"В.Фрин. Москва-Подольск-Москва [И]" - читать интересную книгу автора

ли.
Как-то раз, уже в Минлаге, на Инте, я подсмотрел прямо-таки
символическую картинку. Разговаривали два зека. На одном была
красноармейская гимнастерка с темной невыцветшей полоской на месте
орденской планки, на другом - серозеленый немецкий китель. У обоих
отсутствовала ампутированная правая рука, и, сидя рядышком на на-
рах, они обменивались своими ощущениями:
- Ты ее как чувствуешь? Она как будто есть, но скрюченная?
- Да, да, - кивал немец.
- И мурашки по ней, будто локтем стукнулся. Вроде как ток
электрический.
Немец радостно подтверждал:
- Да, да!
И никому из них не приходило в голову, что, может, это его
пуля искалечила другого. Общее несчастье - увечье и лагерь - под-
ружило их.

Тюремные будни - а в тюрьме праздников нет, если не считать
праздником день, когда не вызывали на допрос - монотонны и тоскли-
вы. Для людей со слабой психикой просто непереносимы: случалось,
такие сходили с ума. В нашей камере этого не было, а вот в сосед-
ней кто-то повредился в уме и все время выкрикивал одну и ту же
фразу:
- Все попы работники кровавого энкеведэ!
Крик этот разносился по всему этажу. Слышно было, как бегут
по коридору надзиратели; с грохотом и лязгом открывалась дверь,
доносились уговаривающие голоса, какая-то возня - и на некоторое
время вопли прекращались. А потом опять раздавалось:
- Все попы! Все попы работники кровавого энкеведэ!..
Думаю, всем тогдашним постояльцам Малой Лубянки запомнился
этот жуткий надрывный крик. Так же, как и надписи, выцарапанные на
стенах уборной, боксов и карцера. Одна, повторявшаяся чаще других,
прямо-таки кричала: "Не верь им, Ивка! Ивка, не верь им!"
Вертухаи соскребали и затирали эти тюремные граффити, но на-
завтра надпись возникала снова:
- Не верь им, Ивка!
Не знаю, кого звали Ивка. Может быть, какого-то Ивана? Но мне
почему-то представлялось, что это ласковое прозвище девушки. Ее
посадили из-за возлюбленного - как Нинку из-за меня - и теперь он
сигналит ей:
- Ивка моя, не верь следователям! Они врут! Я ничего не гово-
рил!
Кто-то из своих увидит, передаст...
А одна из надписей адресовалась не знаю кому и от кого:
"Doctor Victor from Iran".
Каждое утро мы отправлялись "на оправку" - в уборную и умы-
валку. Впереди шествовали двое, неся за ручки трехведерную "пара-
шу" - бачок, заменявший в камере писсуар.**) Остальные гуськом шли
за ними, внимательно оглядывая стены в надежде встретить знакомое
имя. Все мы при первой возможности ухитрялись выцарапать на штука-