"Эрих Фромм. Бегство от свободы" - читать интересную книгу автора

угнетения./ Этот антагонизм, который является неизбежной частью процесса
воспитания, становится важным фактором, обостряющим осознание различия между
"я" и "ты".
Проходит несколько месяцев, прежде чем младенец вообще начинает
воспринимать других людей как других; и становится способен реагировать на
них улыбкой; но лишь через годы он перестанет смешивать себя с миром. /Jean
Piaget, The Moral Judgment of the Child, Harcourt, Brace & Co., New York,
1932, p.407; а также Г. Салливен (Указ, соч., с.10 и сл.)/ До тех пор
ребенок проявляет специфический, свойственный детям эгоцентризм, который
вовсе не исключает интереса и нежности к другим людям, - но "другие" еще не
вполне осознаются как действительно отдельные от него. По той же причине
отношение к власти в ранние детские годы и в последующее время принципиально
отличается своим содержанием. Родители - или кто-то другой, кто олицетворяет
власть, - еще не осознаются как совершенно отдельные существа: они являются
частью мира ребенка, а весь этот мир еще является частью его самого. Поэтому
подчинение родителям - это совсем не то подчинение, какое имеет место, когда
ребенок становится по-настоящему отдельным существом.
Р. Хьюз в романе "Сильный ветер на Ямайке" /R. Hughes, High Wind in
Jamaica (Место и год издания в подлиннике не указаны.- Прим. перев.)/
замечательно описал, как десятилетний ребенок внезапно осознает свою
индивидуальность.
"И тут с Эмили что-то случилось, очень важное. Она вдруг поняла, кто
она. Трудно сказать, почему это не произошло за пять лет до того или не
могло бы случиться еще лет через пять; и уж совсем непонятно, почему это
пришло как раз в тот день. Только что она играла в дом, на самом носу
корабля, в укромном уголке за брашпилем (на нем висел чертов палец вместо
дверного молотка). Потом игра эта ей как-то наскучила, и она пошла на корму,
просто так. И по дороге что-то думала про пчел и про сказочную принцессу; и
вдруг в мозгу у нее сверкнуло, что она - это она. Эмили остановилась как
вкопанная и стала оглядывать себя всю - все, что можно было увидеть. Видно
было не так уж много - платье спереди да руки, когда подняла их, чтобы
рассмотреть, - но этого оказалось достаточно, чтобы составить представление
о маленьком теле, про которое она вдруг поняла, что это - ее тело.
Она рассмеялась, даже с издевкой, пожалуй. Подумала: "Вот это да! Это ж
надо, что тебя - из всех людей как раз тебя - вот так поймали! И теперь ведь
никуда не деться, не вылезть. Во всяком случае, не скоро: это надо вырасти,
прожить всю жизнь, состариться - тогда только избавишься от этого дурацкого
наряда!"
Дело было исключительно важное; она решила уберечься от возможных помех
и полезла по выбленкам на свою любимую смотровую площадку, у самого верха
мачты. Лезть было совсем просто; но каждый раз как она двигала ногой или
рукой, ее снова и снова изумляло, до чего послушно они двигаются. Память ей,
конечно, подсказывала, что так было всегда; но раньше она не замечала,
насколько это удивительно. Устроившись на своей площадке, она занялась
изучением кожи на руках и делала это чрезвычайно внимательно: ведь эта была
ее кожа. Потом высвободила плечо из-под платья, заглянула себе за пазуху -
убедиться, что под одеждой она тоже есть, - и при этом коснулась плечом
щеки. Когда теплая ямка голого плеча коснулась лица, ощущение было такое,
будто ее приласкал кто-то добрый-добрый. Но откуда пришло это ощущение - от
щеки или от плеча - и кто кого погладил - щека плечо или плечо щеку,- этого