"Эрих Фромм. Бегство от свободы" - читать интересную книгу автора

свои естественные наклонности, тем самым следуя велениям своей совести.
Между тем запрет повиноваться собственной воле есть отречение от
независимости человека. Такое же тонкое изменение смысла получается в
выражении ita unicus est salutis portis nihil nee sapere, nee velle per se
ipsum as, когда в переводе оно звучит как "не полагаться на свое знание или
свою волю". В то время как подлинная формулировка прямо противоречит лозунгу
философии Просвещения sapere aude ("дерзай знать"), перевод Аллена лишь
предостерегает, что не следует полагаться на собственное знание; а это
гораздо меньше противоречит современному мышлению. Я указываю на эти
отклонения от подлинника, поскольку они хорошо иллюстрируют, каким образом
дух переводимого автора "модернизируется" и окрашивается (конечно, безо
всякого намерения) одним только фактом перевода./
Человек не должен стремиться к добродетели ради нее самой: это приведет
лишь к суете. "Ибо давно уже и верно замечено, что в душе человеческой
сокрыты сонмы пороков. И нет от них иного избавления, как отречься от самого
себя и отбросить все заботы о себе, направив все помыслы к достижению того,
чего требует от тебя Господь и к чему должно стремиться единственно по той
причине, что Ему так угодно". /Там же, гл. VII, 2./
Кальвин отрицает также, что добрые дела могут привести к спасению. Мы
вообще к ним не способны: "Никакое дело, совершенное благочестивым
человеком, не избегло бы осуждения Господня перед строгим судом Его". /Там
же, гл. XIV, 11./
В учении Кальвина мы обнаруживаем, по сути дела, тот же психологический
смысл, что и в учении Лютера, рассмотренном выше. Проповедь Кальвина тоже
была адресована консервативному среднему классу: людям, охваченным
беспредельным чувством одиночества и страха. Он выразил эти чувства в своей
доктрине ничтожности, бессилия индивида и тщетности его усилий. Можно,
однако, заметить и некоторое различие. Германия во времена Лютера находилась
в состоянии всеобщего брожения, поскольку рост капитализма угрожал здесь не
только среднему классу, но и крестьянству, и городской бедноте. Между тем
Женева при Кальвине была сравнительно преуспевающей общиной. В первой
половине XV века она стала одним из важнейших торговых центров Европы; и
хотя ко времени Кальвина над ней уже нависла тень Лиона - она еще сохраняла
достаточную экономическую стабильность. /Кулишер. Указ. соч. c.249./
В общем, можно утверждать, что кальвинизм привлекал последователей
главным образом из консервативного среднего класса. /Ср.: Georgia Harkness,
John Calvin, The Man and His Ethics, Henry Holt & Co., New York, 1931,
p.151./ И во Франции, и в Англии, и в Голландии его приверженцами
становились не процветающие капиталисты, а ремесленники и мелкие
предприниматели; и хотя некоторые из них преуспели больше остальных - в
целом, как социальная группа, все они испытывали страх перед ростом
капитализма. /F.Borkenau, Der Ubergang vom feudalen zum burgerlichen
Weltbild, F.Alcan, Paris, 1934, s.156./
В этом социальном слое кальвинизм имел такую же психологическую опору,
что и лютеранство. Новая религия выражала чувство свободы, - но в то же
время и ощущение ничтожности и бессилия индивида. Она предлагала выход,
внушая индивиду, что можно обрести новую уверенность при условии полной
покорности и самоуничижения.
Между учениями Кальвина и Лютера есть целый ряд незначительных
расхождений, которые несущественны в плане общей темы нашей книги.