"Георгий Георгиевич Фруменков. Узники Соловецкого монастыря " - читать интересную книгу автора

составит 46, и может быть еще вновь между тем какие-либо пришлются.
Чуланов же арестантских состоит 27; из них 16 чуланов в верхнем жилье
по малости своей - в длину 3 аршина, а в ширину 2 - не могут вмещать в
себе более одного человека, а затем все прочие арестанты помещаются по
нужде в 11 чуланах нижнего жилья (хотя и сии немного просторнее
первых) по двое и более, ибо один арестант сумасшедший тут содержится
один. Сие обстоятельство от неимения для них места крайне озабочивает
меня между прочим и потому, что от такого стеснения их легко могут
произойти болезни по причине здешнего и без того уже тяжелого климата
ко вреду не только их, но и караульных, и прочих здоровых людей,
имеющих по надобностям законным быть в остроге. А как присылка
арестантов из разных мест умножается, при том делается и прямо через
г. генерал-адъютанта Бенкендорфа... то осмеливаюсь ваше сиятельство
просить всепокорнейше, не благоугодно ли будет о неимении более мест,
где содержать арестантов, довести до сведения Бенкендорфа или другого
какого места по принадлежности, дабы приостановить присылку сюда
арестантов, так как их совершенно негде уже будет поместить"(2).
К числу истинных причин, заставивших архимандрита написать
приведенное письмо, относится и то, что в 1830-1831 годах в прибрежных
пунктах Беломорья - в Архангельске, в Онеге и в Кеми с уездами -
бушевала холерная эпидемия. Настоятель опасался, как бы болезнь не
перекинулась на острова. Поэтому он предложил дать арестантам "роздых
от претерпеваемого ими изнурительного стеснения". Этим Досифей думал
не столько облегчить участь арестантов, сколько уберечь от болезней и
смерти себя и братию.
Если в 1830 году после заселения 16 камер верхнего этажа острога
арестантов сажали по двое и более в один чулан, то можно себе
представить их прежнее положение. До 1828 года, когда в остроге было
всего лишь 11 камер, арестантов, по свидетельству губернатора,
размещали "в одном покое по 2, по 3 и по 4 человека"
Арестантов-новичков казематы приводили в отчаяние. Рассказывают,
что когда штабс-капитана Щеголева, присланного на Соловки в 1826 году
за какое-то "духовное преступление", привели в чулан, он заявил
караульному офицеру, что "разобьет себе голову об стену", если его
долго будут держать здесь.
Положение арестантов соловецкой тюрьмы усугублялось еще и тем,
что в здании острога жили караульные солдаты. Помещением для них
служили коридоры между камерами арестантов и комната второго этажа.
Власти не придавали значения частым столкновениям солдат с арестантами
до тех пор, пока не случилось одно чрезвычайное происшествие. 9 мая
1833 года декабрист Горожанский в припадке сумасшествия убил часового.
Этот случай заставил правительство обратить внимание на положение
соловецких заточников.
В 1835 году для ревизии соловецкого острога был командирован из
Петербурга подполковник корпуса жандармов Озерецковский. Жандармский
офицер, видевший всякие картины тюремного быта, вынужден был признать,
что монахи переусердствовали в своем тюремном рвении. Положение
арестантов Соловецкого монастыря он определил как "весьма тяжкое".
Комиссия установила, что некоторые из арестантов "искренно
раскаиваются в своих проступках и что многие арестанты несут