"Георгий Георгиевич Фруменков. Узники Соловецкого монастыря " - читать интересную книгу автора

употребляли они пищу. Но всех прискорбий тогдашнего содержания в
нынешнем моем положении(15) и объяснить неможно, дабы и самое истинное
описание утеснений не вменено мне было в новое преступление".
Узники соловецкой тюрьмы подвергались не только физическим, но и
нравственным утеснениям. Часто в одиночную камеру архимандриты
помещали двух-трех арестантов, принадлежавших к различным сектам и
ненавидевших друг друга за это. Так, архимандрит Досифей вселил в
камеру основателя секты духоносцев Евлампия Котельникова сектантов
другого рода, которых "хозяин" чулана считал "богохульниками
еретиками", ниспосланными самим сатаною "для досады слуха и мучения
сердца". Котельников признает, что "сие внутреннее мучение было мне
несноснее телесной болезни, от которой я страдал в изнеможении
сил"(16).
Совместное пребывание в одной камере арестантов враждебных
религиозных взглядов игумены применяли как исправительную меру,
наставляющую "отступников" на путь истинной веры. Из представителей
разных сект, помещенных в одну камеру, архимандриты приобретали чутких
осведомителей. Это вело к усилению шпионажа в тюрьме.
Другой тяжелой стороной режима монастырского острога на Соловках
было совместное содержание психически здоровых и умалишенных
арестантов. Многие узники от длительного пребывания в одиночках теряли
рассудок. Некоторые прибывали на Соловки в расстроенном уме. Между тем
специальной больницы для душевнобольных на Соловках не было. Врачей и
лекарств также не имелось. Умалишенных содержали под замком в
одиночных камерах тюремного замка. Лечили их обычно голодом, неделями
выдерживали "для лучшего восчувствования" на хлебе и воде.
Беспрестанные вопли, отчаянные крики, брань, песни, стоны и плач
душевнобольных узников, озлобленных тюремной обстановкой, разносились
по тюрьме и слышны были во всех камерах. Соловецкий острог в такие
часы уподоблялся аду кромешному.
Буйно помешанные арестанты своим поведением выводили из душевного
равновесия психически здоровых людей. Соловецкий настоятель сообщал в
синод, что один душевнобольной арестант (Федор Рабочий) "непрестанно
почти кричит, все ломает: окно, полы, двери, скамейку, на чем спит,
даже всякую посуду с пищею, ибо особенно для него делают оную..."
Другой душевнобольной (Петр Потапов) "своим криком и стуком в сильном
умалишенном положении даже на всех караульных наводит страх". Уж если
на часовых арестант "наводил страх", то как могли чувствовать себя
замурованные "навсегда" здоровые узники! Неудивительно, что некоторые
из них разделили участь Рабочего и Потапова.
Состав заключенных в соловецкую тюрьму в XIX веке был необычайно
разношерстным. В остроге перебывали рабочие и крестьяне, лица
духовного звания и чиновники, солдаты и офицеры... Столь же пестрым
был и национальный состав: русские, украинцы, грузины, иноземцы.
Как и в былые времена, в XIX веке не существовало никакого
наставления, никакой инструкции, которая бы называла проступки и
преступления, наказуемые заключением в монастырские тюрьмы. Поэтому
преступления, которые карались заточением в соловецкий острог, были
самыми разнообразными как по характеру, так и по тяжести, хотя в
монастырскую тюрьму должны были бы заключать за преступления против