"Карлос Фуэнтес. Устами богов " - читать интересную книгу автора

По коридорам отеля бродила Тласоль, но узнавать меня не хотела. Губы
воспользовались моим невниманием, спрыгнули с меня, и только я их и видел.
Пошныряв по полу, они скользнули под какую-то дверь. Возмутительно, черная
неблагодарность! - подумалось мне. Как их поймать и наказать?... Вопрос был
уже не в том, чтобы ими обладать и любоваться, а в том, чтобы заставить их
почувствовать силу моей воли... Я открыл дверь в какую-то темную комнату,
нащупал выключатель, но свет не зажегся. Ползая в потемках на животе, я
шарил руками по полу в поисках мясистых губ. Где же они? Мне нельзя их
потерять! Слишком много переживаний для одного дня!
- Я здесь, Оливерио, - послышался свистящий шепот из угла.
Нагнувшись, спотыкаясь во тьме, стукаясь головой о мебель, я возился в
пыли. Губы свалились мне прямо на голову, шлепались о щеки, дули в нос. Я
вскочил на ноги, расшвырял стулья, свалил лампу и закричал: - Мне вас не
иметь, никогда не иметь! Но я вовсе не хотел так сказать; напротив, мне
думалось: вот сейчас будете моими, вот-вот!...
И вдруг мой рот снова завопил:
- Без них не уйду! Эти уста - моя жизнь!
Что это было? Не иначе как просто болтовня! Но мой рот продолжал
говорить, шевелиться, произносить то, о чем я вовсе не думал. Я поднялся в
свой номер. В парке возле карусели играл уличный ансамбль. Я остановился в
комнате перед зеркалом. Вид был невеселый, и меня разобрал смех. Дыхание,
как из калильной печки. Мои губы не переставали двигаться.
- Ты - наш пленник, Оливерио. Тебе дано думать. но нам - говорить.
- Что верно, то верно, - повторял про себя Оливерио, сбегая вниз по
лестницам. Губы у него были толстые, сочные, перекошенные. Да, кровавый рот
налепился на его собственный. Оливерио ногтями отдирал этот рот, в глазах
блестел ужас, а рот все смеялся, смеялся...
- Ты не поверишь, Оливерио, но тебе - думать, а мне - говорить.
Ему надо было забыться. Оливерио должен был об этом забыть. Он хотел
вернуться поздно, к рассвету, и во сне покончить с безумием, проснуться
утром с ясной головой.
Однако руки и ноги ему уже не подчинялись. Рот вел его по улицам, влек
туда, куда желал. На литературные сборища, в жокей-клуб, на политические
собрания, в клуб банкиров - и везде вопил, бранился, плевал кровью и
ненавистью на пушистые ковры в роскошных залах. Там, в центре этих залов,
стоял Оливерио, размахивая руками, с выражением ужаса и смущения на лице,
никак не отвечавшим тем обвинительным речам, что слетали с его побелевших
уст...
"Фигляры! Знаете ли вы, где живете? Или вы думаете, что можете
безнаказанно считать себя ванильными пирожными на куче прогорклых лепешек?
Прекратите беспрерывно твердить о здравом смысле, словно бы можно заразить
кого-то благоразумием в темной стране, начиненной динамитом волнений и
смут. Безродные лицемеры, с какой стати беретесь вы рассуждать о духовном
климате, о совести и гуманизме? Берегитесь! Уже идут чудища, готовые
пожрать вас ночью, в этих потемках, вас, натужных стихоплетов,
критиканствующих хулителей, творцов эпосов-однодневок. Пощупайте свои
дряблые и рыхлые мускулы под тяжелыми сутанами бессмертия, вы, бесхребетные
людишки со взятыми напрокат позвоночниками, вы, скатившиеся вниз с обоих
берегов: греческие боги вас отвергают, ацтекские боги съедят вас,
сожрут!...