"Холли Габбер. Мозаичная ловушка" - читать интересную книгу автора

настроение. Результат даже превзошел ее ожидания: она действительно на время
отвлеклась от бесконечной варки в котле одних и тех же унылых мыслей. Решив
избегать традиционного сочетания красного с зеленым и предпочтя ему более
внушительное сочетание белого с золотым, она для начала к уже имевшейся
маленькой искусственной елке притащила потрясающие кружевные елочные игрушки
цвета слоновой кости - сильно накрахмаленные и почти невесомые. Это были
дивные крохотные колокольчики, снежинки, свечки, бьющие копытами лошадки,
омеловые веночки. Саманта насмотреться на них не могла. Затем она приобрела
сатиновую скатерть с золотистой кружевной вышивкой, парочку белоснежных
плюшевых снеговиков (того, что побольше, она пристроила у входной двери,
того, что поменьше, усадила на подоконник), кучу настенных гирлянд и в
довершение всего - светящийся рождественский венок, сплетенный из еловых
веток, белых шелковых лент, шнуров, золотых поблескивающих сосулек. Вся эта
красота мерцала, и в нее можно было вставлять настоящие свечи.
Самым удивительным оказалось то, что Эд дейст-вительно провел
рождественский вечер с Самантой (то ли жена с ребенком куда-то уехали, то ли
он им сказал, что куда-то уезжает) и даже подарил миленькие сапфировые
сережки - под цвет глаз. Но ничего судьбоносного не произошло. Они много
болтали и смеялись - но то был, пожалуй, последний слабый отголосок летнего
безумия. Дальнейшее совместное проведение праздников оказалось несколько
рваным. Эд, вечно бьющий копытами от нетерпеливого желания что-то делать, не
мог сидеть с Самантой круглосуточно. Он проводил с ней дня полтора, потом
уносился, через день снова возникал, а наутро опять исчезал. Зато в один из
последних декабрьских дней он потащил Саманту в некий богемный клуб,
просочиться в который, тем более в такую шальную неделю, мог только Эд. Ей
понравилось здесь абсолютно все: оригинальнейший праздничный дизайн,
не-обыкновенно вкусная еда и особенно искрящаяся, прозрачная, пирамидальная
крыша ресторанного зала, на которую сверху, из черноты, падали белые
снежинки. Это было совершеннейшим волшебством, которое, как и полагается
волшебству, неминуемо должно было исчезнуть с последним ударом часов.
Оказавшись потом в своем занесенном снегом угрюмом обиталище в полном
одиночестве, Саманта почти физически ощутила, что ее карета уже превратилась
в тыкву, а вот явится ли к ней принц с хрустальной туфелькой - бог весть.
В новогоднюю ночь Эд неожиданно появился снова, хотя заранее
предупреждал, что не сможет выбраться, правда, уже под утро. Помятый,
лоснящийся, потный, испачканный губной помадой и совершенно пьяный. Он
каким-то чудом вскарабкался на второй этаж, встал на колени рядом с кроватью
и разбудил спящую Саманту громогласным возгласом: "А где моя маленькая
жена?" Потом еще добрых полчаса он, распространяя по всей спальне аромат
винной бочки, мучил ее бессвязным - вероятно, покаянным - монологом,
повторяя одни и те же фразы: "Я не Аттикус Финч, я не могу все время быть
примером для подражания... За что, за что меня винить? Я тоже хочу иногда
танцевать на столе с лифчиком на голове... Она, в конце концов, сидела
рядом..."
Саманта терпеливо выслушала его путаную исповедь, по окончании которой
Эд рухнул на кровать и уснул мертвым сном. На следующий день, едва разлепив
глаза, он, с трудом шевеля языком, заявил, что должен полежать в горячей
ванне часика два, а Саманта пусть посидит рядом с ним и о-о-очень тихонько о
чем-нибудь пощебечет. Эта просьба напомнила ей об утреннем эмоциональном
монологе, и Саманта, снимая с елки галстук, который Эд швырнул на ветку по