"Геннадий Гацура. Смерть в зеркальном лабиринте" - читать интересную книгу автора

словами он вышел, а я остался один в огромном, освещенном факелами
совершенно пустом зале.
Доктор Яунземс взял с каминной полки бокал с напитком, пригубил его и
задумчиво прошелся несколько раз туда-обратно. В гостиной царила мертвая
тишина, никто не смел даже пошевелиться, боясь сбить рассказчика с мысли.
- Не знаю, сколько я пробыл один, пожалуй, такого понятия, как время,
вообще не существовало для этого зала с развешанными по стенам вместо
портретов предков большими, в рост человека, зеркалами, но вдруг мне
показалось, что я услышал чей-то крик. Пройдя несколько комнат, в одной из
них, рядом с разбитым зеркалом, я наткнулся на открывшего мне дверь мужчину.
Он лежал на спине, а в груди у него, как раз в районе сердца, была
огнестрельная рана. Я бросился звать кого-нибудь на помощь, но поиски мои
были напрасны, в замке не было ни одной живой души.
- Вы бесстрашный человек, доктор, - воскликнула жена префекта. - Ведь
преступник, застреливший этого молодого человека, вероятно, был где-то
поблизости и мог в любой момент вас убить.
- Пожалуй, что так, госпожа Петерсоне, но в ту минуту я не думал об
этом. После бесконечных плутаний по увешанному зеркалами лабиринту залов и
коридоров, мне, наконец, удалось вернуться в комнату, где лежал убитый.
Только сейчас я заметил валявшийся рядом с ним на полу массивный подсвечник
и тетрадь. Я в ужасе бежал из замка и, спустившись к яхте, потребовал
немедленно покинуть этот страшный остров. На следующий день, когда у нас
было уже на исходе топливо для двигателя, мы случайно встретились с торговым
судном, которое взяло яхту на буксир и довело до ближайшего порта. Сколько я
потом ни расспрашивал моряков, знавших в этом районе каждую отмель, но так
ничего и не смог узнать ни об этом острове, ни о замке, а один капитан даже
сделал предположение, что все это нам пригрезилось и мы просто стали
очередной жертвой розыгрыша удин - морских красавиц, якобы живущих здесь в
изобилии. Пожалуй, и я склонился к этому мнению, если бы за окном не были
тридцатые годы нашего просвещенного, не склонного к мистике двадцатого века,
и сам не подобрал возле убитого этот дневник. Господин Гутманис, говорят, в
нашей полиции вы один из лучших специалистов по психографологии. Что вы
можете сказать о человеке, написавшем это? Неужели его никогда не
существовало и он всего лишь видение какой-нибудь морской девы? - Спросил
доктор, протягивая следователю тетрадь.
- Но здесь же все написано на иностранном языке, - заглянув через плечо
Карлу Гутманису, разочарованно покачал головой Ивар Блумс.
- Да, действительно, молодой человек, записи здесь сделаны на латинском
языке, но если я не ошибаюсь, для определения характера человека по почерку
не имеет значения, на каком языке написан текст. Я прав, господин
следователь?
- Не совсем так, доктор. Еще один из основоположников научной
графологии аббат Мишон писал, что каждый народ вкладывает в письмо свою
душу, свои идеалы и стремления. Опытный глаз безошибочно отличит по почерку
легкого и непостоянного француза от солидного англичанина или практичного
немца. То же самое можно сказать о людях разных профессий и общественного
положения. Как никогда не будут похожи почерки у врача и адвоката, так и
простой клерк никогда не сможет писать, как человек, обладающий значительной
властью.
Карл Гутманис внимательно перелистал тетрадь. Все сидели, затаив