"Нил Гейман. Недозволенные невесты безликих невольников в безымянном доме ночью ужасного хотения" - читать интересную книгу автора

Амелия покачала головой. Старик, не оглядываясь, стал спускаться по
лестнице. Она последовала за ним.

III

В другом, несравненно более далеком месте юноша швырнул перо на
манускрипт, отчего бумага и стол покрылись чернильными пятнами.
- Ничего хорошего, - произнес он уныло и ткнул в чернильное пятно своим
тонким указательным пальцем, размазал по столу и вдруг ненароком потер
переносицу, замарав лицо остатками чернил.
- Ничего, сэр? - Дворецкий вошел совсем бесшумно.
- Опять началось, Тумбс, юмор находит себе выход. Пародия так и шепчет
из каждого угла. Как будто я пытаюсь глумиться над литературой и высмеиваю
не только себя, но и сам смысл писательства.
Дворецкий уставился на хозяина, не моргнув и глазом:
- Мне кажется, юмор в большом почете в определенных кругах, сэр.
Юноша обхватил голову руками, в задумчивости принялся потирать себе лоб
и вздохнул:
- Не в том дело, Тумбс. Я пытаюсь отобразить срез жизни, представить
мир таким, какой он есть, во всех подробностях, показать человеческие
слабости. А вместо этого я пишу, потакая своему желанию школярски высмеивать
недостатки своих собратьев. У меня ведь не так много шуток. - Он размазал
чернила по всему лицу. - Совсем немного.
Из запретной комнаты на самом верху раздался зловещий завывающий крик,
который разнесся эхом по всему дому. Молодой человек вздохнул:
- Ты бы покормил тетушку Агату, Тумбс.
- Так и сделаю, сэр.
Юноша взял перо и почесал его острым концом у себя за ухом.
Перед ним в полумраке висел портрет его прапрадедушки. Нарисованные
глаза были вырезаны с особой аккуратностью еще в стародавние времена. И вот
сейчас из глазниц картины прямо на писателя смотрели настоящие зрачки. В
этих зрачках полыхала золотая искра. Если бы юноша обернулся и заметил
происходящее, наверное, ему бы показалось, будто огромная кошка или хищная
птица уставилась на него прямо из картины. Главное, такие глаза не могли
принадлежать человеку. Юноша и не попытался сделать над собой усилие.
Напротив, он, как и следовало ожидать, достал чистый лист бумаги, окунул
перо в стеклянную чернильницу и принялся писать.

IV

- Так... - произнес старик, поставив черную сальную свечу на крышку
фисгармонии. - Он - наш повелитель, а мы - его невольники, хотя сами-то мы и
притворяемся, что это вовсе не так. Но приходит положенное время, он
требует, он жаждет, и мы обязаны, нам приходится приносить ему то, что
нужно... - Старик содрогнулся, сделал глубокий вдох и закончил: - Что ему
нужно.
Распростертые, словно крылья летучей мыши, занавеси затрепетали в
пустом оконном проеме - буря подошла совсем близко. Амелия прижала к груди
кружевной платок с вышитой монограммой ее отца.
- А врата? - спросила она шепотом.