"Эдуардо Галеано. Бродячие слова" - читать интересную книгу автора

судьбы, и судьба приказывала ему: "Войди, войди в ее тело и слейся с ней
навеки, на все дни всех лет, которые тебе остается прожить".
- Что я делаю здесь, не с ней, снаружи? - терзался Эсхоластико, пока
однажды утром, завидев тебя, не выпрыгнул из своей инвалидной коляски и не
бросился тебе наперерез.
Его насмерть сбил мотоцикл.
Когда вверх по реке от океана шла приливная волна, вода была Фортунато
по грудь. Фортунато мог одной рукой потопить любой корабль, а, схватив его
обеими руками, поднимал со дна обратно. Ненасытный до сырой рыбы и
нецелованных девушек, этот Самсон хвалился:
- Мой меч с волосатой рукоятью делает одних мальчишек.
Фортунато разразила молния, когда он уже собирался на тебя навалиться.
Молния сверкнула на безоблачном небе, застав Фортунато врасплох: с торчащим
наготове мечом, с простертыми руками - у самого гамака, в котором ты спала;
но ты продолжала спокойно спать, ничего не замечая, а от Фортунато нам
остался только обугленный чурбан с тремя выступами.
Слухи о несравненной, которая живет в нашей деревне, разнеслись по
всему тихоокеанскому побережью, и из портового города Буэнавентура к нам
приехали репортер и фотограф.
В тот вечер как раз устроили танцы. В кольце рукоплесканий кружилась
ты, не касаясь ступнями земли, не шевеля плечами, покачивая бедрами,
быстро-быстро перебирая ногами. Или то не ноги были, а крылья колибри?
Фыр-фыр-фыр, только воздух свистел! Белым прибоем вздымались кружева над
твоими смуглыми, сияющими коленками.
Репортер успел прошептать:
- Как мне повезло,
что жил я на свете,
что ее повидал я,
- и это были его последние слова.
А фотограф рехнулся. Пытаясь поймать в кадр крылатую женщину, небо и
землю, полет и плоть, он так извелся, что руки у него до самой смерти
тряслись, а язык отнялся. С тех пор он снимал одни памятники, да и те на его
карточках шевелились.
Отец Ховино почувствовал, как повеяло морем. Это приближалась ты. Тогда
он швырнул в твою сторону пригоршню земли, прошептал, крестясь, свои
заклятия и швырнул еще пригоршню земли себе за спину. А смекнув, что
направляешься ты к церкви, заперся внутри на два оборота ключа и задвинул
дубовый засов, окованный железом.
- Святой отец, - позвала ты.
Он в ужасе попятился в алтарь и обхватил руками распятие.
- Святой отец, - повторила ты, стоя у двери.
- Господи мой Боже, сохрани меня и спаси! - умолял небеса священник,
обливаясь потом, сжигаемый огнем своего грешного вожделения.
Ты хотела исповедаться. Не дождавшись ответа, ты ушла. Из глаз твоих
катились слезы, пахнущие мятой.
На следующий день отец Ховино умастил себе тело освященной глиной,
привязал себе на спину статую Христа и бросился в реку с обрыва над самым
глубоким омутом.
Немного погодя обоих вытащили на берег. Священник утонул, а Христос, у
которого раньше глаза моргали, на теле выступал пот, а из ран сочилась