"Марк Лазаревич Галлай. Избранное в двух томах, том 1 " - читать интересную книгу автора

об авиации вообще. Словом, это был, как я понял впоследствии, если не
вступительный экзамен (экзамен я сдавал, разумеется, в воздухе), то, во
всяком случае, пользуясь


17

терминологией наших дней, нечто вроде предэкзаменационного собеседования.
Много лет спустя я прочитал интервью профессора В. П. Зинченко, в
котором он рассказал, что когда у крупнейших менеджеров ведущих корпораций
США спросили, что самое сложное в их работе, девять из десяти ответили:
первая беседа с людьми при приеме на работу. Козлов этого, конечно, знать не
мог, да и вообще вряд ли существовали тогда в США корпорации и их менеджеры
в нынешнем виде, но по сути дела начальник летной части ЦАГИ явно
использовал приемы, ставшие прогрессивными полвека спустя.
Так произошло мое, первое знакомство с человеком, сыгравшим в
последующие годы без преувеличения исключительную роль в моем (и не только в
моем) становлении как летчика-испытателя.
Разумеется, обстоятельства, при которых я попал в отдел летных
испытаний ЦАГИ, могли бы сложиться и как-то иначе. Но сам факт моего
появления здесь не был случаен. В полном соответствии со стандартом,
установившимся в мемуарной и биографической авиационной литературе, я
"заболел" авиацией еще в школе. Читал все, что мог достать о самолетах,
дальних полетах, известных летчиках. Немало времени проводил в Ленинградском
аэромузее на Литейном проспекте, наизусть изучив все его экспонаты, начиная
от "настоящего" носа летающей лодки М-9, отрезанного от самолета и
установленного в одном из залов музея наподобие ростра старинной колонны, и
кончая последней фотографией. Таким образом, вопрос о том, чему посвятить
свою жизнь, был смолоду твердо решен в пользу авиации.
Но что именно делать в ней? Какую избрать специальность? Разумеется, ни
о каких преградах, способных закрыть мне путь к той или иной авиационной
профессии, я в то счастливое время не думал. Главное было - решить для
самого себя, чего я конкретно хочу, а в возможности осуществить свое решение
никаких сомнений у меня даже не возникало. Изречение Козьмы Пруткова: "Если
хочешь быть счастливым - будь им!" - воспринималось не как отвлеченный
афоризм, а как жизненное кредо. В свое оправдание сошлюсь, во-первых, на то,
что в дни описываемых здесь раздумий мне не было и двадцати дет. А
во-вторых, на то, что, сколь это ни странно, вся моя дальнейшая


18

жизнь в авиации в общем не дала существенных поводов к пересмотру этой
юношеской оптимистической точки зрения.
Итак, меня манили две авиационные профессии: летчика и инженера. Каждая
имела свои притягательные стороны. Кто, как не летчик, имеет дело с
настоящим полетом, с реальной, живой, не нарисованной на бумаге авиацией! Я
еще ни разу не летал тогда, но интуитивно чувствовал, какое наслаждение
должно заключаться в самом состоянии полета, к которому со времен легенды об
Икаре стремилось человечество. С другой стороны, кто лучше инженера понимает