"Марк Лазаревич Галлай. Авиаторы об авиации " - читать интересную книгу автора

и всего человеческого общества.
И когда этот трамплин оказывается, по мнению писателя, недостаточно
высоким, он решительно "надстраивает" его, нимало не тревожась о
проистекающих от этого познавательных, фактических, исторических и всяческих
иных потерях.
"Силой своего таланта он намеренно возвышает своего героя и
обстоятельства жизни вокруг него. И если бы не талант автора, это возвышение
стало бы просто преувеличением", - справедливо замечает биограф писателя,
его старый знакомый и коллега, бывший летчик Марсель Мижо{5}. Вот именно -
если бы не талант! Оговорка отнюдь не пустяковая... И все же, наверное, прав
Р. Грачев, объясняя сдержанную реакцию французских летчиков - товарищей
Экзюпери - на его произведения в большой мере тем, что присущий этим
произведениям высокий пафос далеко не всегда соответствует реально
складывающейся обстановке.
Так, о линейном пилоте, спокойно планирующем на посадку в одном из
промежуточных аэропортов своего маршрута, Экзюпери говорит: "он был подобен
завоевателю", а для директора воздушной линии Ривьера названия городов, над
которыми проходил самолет его компании, были "крепостями, взятыми с бою".
Впоследствии, в очерке "Пилот и стихии", Экзюпери сам признает, что может
"описать ярость стихий не иначе, как нагромождая превосходные степени, а это
не дает ничего, кроме неприятного ощущения преувеличенности".
И это у Экзюпери не единственное высказывание подобного рода. Он с
сочувствием и пониманием пишет, как тому же директору Ривьеру из "Ночного
полета" нравилось, что один из его пилотов "говорил о своем ремесле просто,
говорил о полетах, как кузнец о своей наковальне".
Но сам Экзюпери говорит о полетах далеко не просто. Говорит
несдержанно, приподнято, остро эмоционально, иногда даже пышно, привнося
элемент чрезвычайности в самое обыденное и каждодневное. Порой, когда
читаешь его, кажется, что это писал не взрослый, да еще хлебнувший немало
лиха на своем веку мужчина, а восторженный, порывистый юноша... Не хочется
(да и бессмысленно было бы) выдавать сейчас оценки: хороша такая манера
письма или плоха. Наверное, это зависит от вкуса. Но бесспорно то, что,
прочитав хотя бы несколько строк из раскрытой наугад, ранее незнакомой книги
писателя, каждый безошибочно определит: "Это - Экзюпери".
Нет также, как мне кажется, достаточных оснований считать, что именно
своей профессии - или прежде всего ей - обязан Сент-Экзюпери тем, как
поэтично и возвышенно воспринимал он окружающее.
Возможность увидеть мир с высоты, к сожалению, сама по себе еще не
равнозначна высокому видению мира. Первое - доступно любому летчику.
Второе - под силу немногим избранным, независимо от их профессиональной
принадлежности.
Поэтому трудно согласиться с М. Мижо, когда он говорит, что на высокий
уровень обобщений, характерный для Экзюпери, "писателя, надо думать,
вознесло ремесло летчика".
И точно так же, если вслед за В. В. Смирновой - автором очень
интересного и во всем остальном вполне убедительного очерка "Человек в
полете"{6} - считать, что все книги Экзюпери - это прежде всего раздумья
человека, поднявшегося над землей и владеющего техникой полета, остается
необъяснимым, почему же сотни тысяч летчиков, летавших и по сей день
летающих по белу свету, дали человечеству лишь одного неповторимого