"Ульяна Гамаюн. Безмолвная жизнь со старым ботинком" - читать интересную книгу автора

молочно-рисовое, вязкое, сладенькое с изюмом. Перед - а пожалуй, что и под -
столом, на очаровательном пуфике примостился Илюша в зеленом спортивном
костюмчике, очень похожем на те, что надевают зимой на чувствительных к
стуже домашних питомцев. Подобрав под себя ноги в шлепанцах и полосатых
красно-зеленых носках, смешно раздувая щеки, он потягивал кофе из красной
приземистой чашки. Он был из той очень редкой породы людей, что не едят, а
"кушают". В сонной благости лилейного майского полудня, который лился в
растворенное настежь окно кабинета, фигурки королевичей выглядели
трогательно, как миниатюрные конькобежцы какого-нибудь из голландских
Хендриков. Парила, подражая чайкам, белая занавеска, и солнечный
прямоугольник на полу при каждом ее взмахе слегка сдвигался, высовываясь,
словно язык радостного пса. Мэр-премьер глядели на посетительницу со
снисходительной кротостью святых: Илюша - окунув в кофе деликатно обкусанную
печенюшку, Добренький - промокая пухлыми пальцами усыпанный сахаром стол, на
котором ветер лениво хрустел бумажками.
Что было дальше, как и в каких именно выражениях повела разговор тетка
Шура, неизвестно - дальнейшая встреча происходила за закрытыми окнами и
дверьми, - но только в тот же день, тремя часами позже, к оккупированной
хижине явилась делегация с мэр-премьером во главе. Впереди всех бодро бежал
Денис Денисович Шарамыга - общественный деятель, по всем фронтам
уполномоченный, сплетник, хапуга, стукач и широко известная в городе
мэр-премьерская профурсетка. Высокий крепыш с рогатой панамой из газеты на
голове, он вовсе не походил на канонический образ гаденького филера;
впрочем, жизнь кишит подобного рода несоответствиями: шартрская статуя
склоненного над дощечкой Пифагора больше напоминает гнома, починяющего
башмаки, нежели философа за размышлениями. Шарамыга первым бросился к двери,
но тут же был оттеснен дюжими молодцами в спецодежде, с какими-то
защемленными, пельменными рылами. Дверь взломали не без изящества, с
воздушным, хрустальным хрустом. Выставив дюжих пельменей на входе,
мэр-премьер скрылись в густой темноте - густой настолько, что и эта встреча
на Эльбе для нас потеряна. Известно только, что через пару минут смертельно
бледные мэр-премьер опрометью выскочили наружу, приказали всем немедленно
разойтись и, не оглядываясь, заспешили прочь. Особенно жалко выглядел
Добренький, ковыляющий на своих жирненьких лапках, маленький и беспомощный,
как тициановский Купидон с колесом Фортуны. И тщетно бежал за ними,
придерживая свой газетный кораблик и выкрикивая полные горечи вопросы,
Шарамыга. Матч завершился с разгромным счетом в старухину пользу.

Очень скоро городок охладел к незнакомке. Мы - единственные, кому эта
захватчица беспризорных хижин была еще интересна. В наблюдениях за ней мы
проводили на пляже долгие ленивые часы. Я здесь называю ее старухой, но это
не совсем так: это была девочка, очень старая девочка. Она была похожа на
огарок свечи: восковое лицо сердечком, маленький и круглый, как застывшая
капля воска, подбородок, шея в мягких морщинах, кукольные руки. Свои
длинные, не очень густые волосы она всегда носила распущенными, убирая их со
лба черной лентой. Седые волнистые пряди струились и льнули к одежде, как
застывшие восковые дорожки свечи.
Наше неприкрытое соглядатайство, казалось, ни чуточки ее не смущает.
Похоже на то, что и сама она украдкой за нами подглядывала. С нее бы нужно
писать картины, с этой старой девочки; к ней бы притащить за шкирку умелого