"Север Гансовский. Винсент ван Гог ("Химия и жизнь", 1970, № 1-4) [АИ]" - читать интересную книгу автора

Клиши. Сонному охраннику Кабюс объясняет, что я приглашенный на ночь
хроноспециалист.
Коридоры, повороты, коридоры, нигде ни души. Кабюс открывает своим
ключом дверь во Временную Камеру. Техника была такая: указатель ставится
на нужный год, месяц, число и час. Затем включение на полсекунды, чтоб
бросить взгляд вокруг, еще одно, на две секунды, для более детального
осмотра, и окончательный перенос. Эти предварительные включения начали
практиковать после того, как одного знаменитого палеонтолога
перематериализовали за сто тысяч лет назад в каменный век прямо перед
разинутой пастью пещерного льва.
У меня все прошло нормально. Оглянулся один раз, огляделся другой, и
вот я уже в Париже 10 мая 1895 года в полдень воскресенья.
Забавная, скажу вам, штука - попадать в чужое время. Первое, что всегда
поражает, - тишина. Если взять город моей современности или, к примеру,
вот этой, 1970 года, то, несмотря на борьбу с шумом, дай бог услышать, что
в двух шагах от тебя делается. У нас ближние звуки забивают все дальние. А
тут явственно раздавались не только шаги прохожего неподалеку, но стук
кареты за углом и даже слабенький звоночек конки квартала за три. Ну
потом, конечно, отсутствие автомобилей, чистое небо, свежий воздух, из-за
чего создавалось впечатление, будто все обитатели этого мира прохлаждаются
на курорте.
Возник я тут же, на старом бульваре Клиши - собственно на том месте,
где была Камера. Ну и побрел - приличный молодой человек, хорошо одетый, с
тростью и большим саквояжем. Должен признаться, что меня одолевала
странная, сумасшедшая радость. С трудом сдерживался, чтоб не выкинуть
какую-нибудь штуку - разбить, скажем, стекло в витрине, перевернуть карету
или дернуть за нос разряженного щеголя, важно шествующего навстречу. Мой
рост по сравнению с другими прохожими делал меня просто гигантом, я
чувствовал, что при любой выходке могу остаться безнаказанным. Тут ведь
еще не слыхали о том, что стометровку можно пробегать за восемь с
половиной, а в длину прыгать на девять и восемь.
Посмеиваясь про себя, прошагал одной улочкой, другой, миновал небольшое
кладбище, подъехал одну остановку конкой, плутал некоторое время в
переулках и добрался до номера 8 по улице Донасьон.
Домик, крылечко, садик, клумбочки с цветами - все маленькое,
игрушечное, дробное, не такое, как в нашем или в вашем времени. Дергаю
ручку проволочного устройства со звоночком - тишина, только пчелы колдуют
над желтыми лилиями. Дергаю снова, внутри в домике какое-то шевеление, и
на крыльцо наконец выходит женщина средних лет - глаза чуть навыкате,
выражение лица испуганное. За ней старушка служанка. Здороваюсь через
забор и объясняю, что я иностранец, слышал о произведениях Винсента Ван
Гога, которые здесь хранятся, хотел бы их посмотреть.
Хозяйка, эта самая Иоганна, несколько успокаивается. Старушонка
отворяет калитку, поднимаюсь на крыльцо. Дом состоит из трех комнаток. В
первой что-то вроде гостиной, вторая вся завалена папками и бумагами,
третья, как я догадываюсь, служит спальней для мадам и для служанки.
Обстановочка в целом бедная. Хозяйка спрашивает, от кого я слышал о
картинах Винсента, я называю какие-то вычитанные в справочниках и
монографиях имена. Она удовлетворена, на лице появляются оживленье и даже
сдержанная скромная радость. Ведет меня на второй этаж в мезонин или,