"Север Гансовский. Винсент ван Гог ("Химия и жизнь", 1970, № 1-4) [АИ]" - читать интересную книгу автора

вернее сказать, на чердак. Темновато, тесно, и здесь на грубых стеллажах
расположены работы Винсента Ван Гога.
Подлинники.
Берусь их просматривать, и вдруг мною овладевает глубокое недоумение.
Почему он считается великим художником? В чем его гениальность? Понимаете,
когда я смотрел репродукции в роскошно изданных альбомах и читал
всевозможные славословия, это было одно. Но теперь картины передо мной на
чердаке, у меня есть возможность увидеть их напрямую, а не через
облагораживающую призму времени, и становится ясно, отчего ему удалось за
всю жизнь продать только одно-единственное произведение. На пейзажах
деревья - двумя-тремя мазками, дома - грубыми пятнами. Если он делает,
например, огород, то не разберешь, что там посажено - капуста или салат.
Нигде нет отделки, этакой, знаете, старательности, повсюду поспешность,
торопливость, небрежность. Впечатление, будто все, что он видел, ему
хотелось огрубить, исказить, искорежить. Я начинаю догадываться, что слава
большинства знаменитых художников, а может быть, и поэтов - не столько их
заслуга, сколько результат шумихи, которую позже поднимают всякие критики
и искусствоведы. Каждому из нас с детства попросту вколачивают в голову,
что, скажем, Шекспир и Микеланджело - это гении, а без такого вколачивания
мы бы их ни читать, ни смотреть не стали.
Все это проносится у меня в мыслях, но вида я, естественно, не подаю и
говорю себе, что мое дело маленькое, раз за Ван Гога будут платить такие
ЕОЭны.
Повертел в руках одну вещь, вторую, обращаюсь к хозяйке дома - служанка
торчит здесь же в дверях - и говорю, что мог бы купить, если не все, то
хотя бы главное. Холстов этак двести. Иоганна Ван Гог поднимает на меня
свои бледные глаза. "Купить?" Да, именно купить и заплатить наличными
любую цену, которую она назначит. При этих словах вынимаю из кармана пачку
тысячефранковых билетов, развертывая их веером. И что же я получаю в ответ?
Предсгавьте себе, что глаза выкатываются еще больше, увядшая дама
склоняет голову и тихим, но твердым голосом сообщает мне, что картины
непродажные.
Она, видите ли, уверена, что брат ее покойного мужа Винсент Ван Гог
сделал очень много для искусства, в будущем он должен принадлежать
человечеству, и поэтому она не считает себя вправе продать его
произведения частному лицу.
Она намерена издать его переписку - та самая комната, заваленная
бумагами, - и надеется, что после этого люди поймут, каким прекрасным
человеком и гениальным художником Винсент был. Продать она ничего не
может, но, поскольку мне нравятся его вещи, она готова подарить несколько
рисунков.
Я выслушиваю все это вежливо, притворяюсь, будто обиделся, и говорю,
что либо все, либо ничего.
Штука-то в том, что мной был учтен и этот вариант. За день до отъезда я
заглянул к знакомому аптекарю и выудил у него особый пузырек, который в
нашей эпохе употреблялся для перевода диких зверей из одного заповедника в
другой. Вы надавливаете кнопку, задерживая при этом дыхание секунд на
сорок, а все живое в тридцатиметровом радиусе погружается в глубокий сон.
Пожимаю плечами, сую деньги в карман и нащупываю там пузырек. Обе женщины
тотчас начинают зевать, тереть глаза и через полминуты опускаются там, где