"Иржи Ганзелка, Мирослав Зикмунд. Там, за рекою, - Аргентина " - читать интересную книгу автора

другим окна в чистую синеву неба... Большинство обитателей плавучей
скорлупки приходило в себя от последствий ночного шторма, который принесло
вчера откуда-то с южного берега Африки.
"Утонуло двое рыбаков; они были смыты с палубы судна, возвращавшегося в
Кейптаун после охоты на акул", - сообщал радиотелеграф. "Пароход "Сити оф
Преториа" опоздал на несколько часов: почти достигнув целя, он был вынужден
вернуться в открытое море. Самый сильный шторм у мыса Доброй Надежды за
последние четыре года".
Это случилось двенадцать часов назад в 180 милях отсюда.
Небо тогда было угрожающе затянуто. Свинцовые тучи на западе вдавили
узенькую полоску заката в море. Словно под действием небесного насоса, волны
вздымались на десятиметровую высоту, открывая по обоим бортам нашего
парохода огромные седые ущелья. Там зазубренные острия их гребней
скрещивались, словно мечи, и от удара рассыпались мелкими брызгами над
поверхностью бушующего океана. Временами плавучий остров гулко звенел и в
чрева его что-то содрогалось. Это гребной винт выскакивал из воды, бил
лопастями по воздуху и тут же нырял вглубь, бросая стальной колосс навстречу
новой волне. Тонны беснующейся стихии при каждом ударе разбивались о
форштевень и перекатывались через палубу. Вихрь мчался низко над океаном со
скоростью 100 километров в час, пытаясь вернуть судно в последний порт.
На верхней палубе ни души. Лишь внизу, в трюме, при мерцающем свете
двух ламп вокруг стола над костяшками сидели китайцы и молча играли в
маджонг. Звонкое эхо беспомощно бьющегося гребного винта минутами сливалось
со щелкающим звуком костяшек, которые худой кок сгребал в кучку и
перемешивал для новой партии. За его руками сосредоточенно следило несколько
пар глаз тех, кто находился вокруг стола и в полутьме двухъярусных коек
каюты.
Юнги только что домыли палубу на корме и неслышно, по-кошачьи,
удалились.
Три дня назад на пристани в Кейптауне американский нефтепромышленник с
сигарой в зубах и с мыслями на Уолл-стрите наблюдал, как служители уносят
гору его чемоданов на судно. Сейчас он бегает по верхней палубе и старается
сбросить в море хотя бы полкило своего веса. Сегодня, так же как вчера и
позавчера, пятьдесят два раза обегает он застекленную галерею; в конце
беговой дорожки, возле спущенного бассейна, осторожно сбавляет скорость,
чтобы не поскользнуться на свежевыдраенной палубе, и то и дело подносит часы
к близоруко сощуренным глазам. Дамы в шезлонгах после каждого круга
отрываются от иллюстрированных журналов и сочувственно кивают спортсмену.
Нефтепромышленник-спортсмен пробегает последний круг и привычно направляется
к высокому стулу у стойки бара.
- Tres bien, tres bien, мсье Томпсон, сегодня у вас время на двадцать
четыре секунды лучше. Пока мы доедем до Би-Эй,[1] вы станете чемпионом.
Виски или джин?
Говорящий по-французски джентльмен неопределенного происхождения и
неопределенного рода занятий бодро похлопал нефтепромышленника-спортсмена по
плечу и перешел на английский.
- О'кэй, мистер Томпсон, джин. Завтра к вам присоединюсь и я, только
вам придется дать мне хотя бы десяток кругов фору.
Море как зеркало. Внизу при свете двух ламп все еще играют в маджонг.