"Томас Гарди. Мэр Кэстербриджа (роман)" - читать интересную книгу автора

За последние кинуты к группе у окна присоединились новые лица - в том
числе почтенные лавочники со своими подручными, которые, закрыв на ночь
ставни, вышли подышать воздухом; были и люди рангом пониже. Среди вновь
пришедших выделялся незнакомец - молодой человек чрезвычайно привлекательной
внешности; он держал в руке дорожную сумку из цветистой ковровой ткани, из
какой обычно делались такие вещи в те времена.
Был он белокур, румян, худощав, с блестящими глазами. Если бы его
появление не совпало с разговором о зерне и хлебе, быть может, он прошел бы,
не задерживаясь, или остановился бы на минуту, чтобы только бросить взгляд в
окно, а в таком случае и не произошло бы всего того, о чем пойдет речь. Но
предмет разговора словно приковал его к месту, и он шепотом задал несколько
вопросов стоящим рядом и стал прислушиваться.
Услыхав заключительные слова Хенчарда: "Это невозможно", - он не
удержался от улыбки, быстро достал записную книжку и при свете, падавшем из
окна, набросал несколько слов. Он вырвал листок, сложил его, надписал имя
адресата и хотел было бросить в раскрытое окно на обеденный стол, но,
подумав, стал пробиваться сквозь толпу зевак к двери гостиницы, где стоял,
лениво прислонившись к косяку, один из лакеев, ранее прислуживавших за
столом.
- Сейчас же передайте это мэру, - сказал он, протягивая наспех
нацарапанную записку.
Элизабет-Джейн видела ото и слышала его слова, которые привлекли ее
внимание не только смыслом своим, но и акцентом, чуждым в этих краях. Акцент
был необычный, северный.
Лакей взял записку, а молодой незнакомец продолжал:
- И не можете ли вы указать мне какую-нибудь приличную гостиницу,
которая была бы подешевле этой?
Лакей равнодушно посмотрел вдоль улицы.
- Говорят, "Три моряка" вот тут неподалеку - хорошее место. - вяло
отозвался он. - Но я сам никогда там не проживал.
Шотландец - очевидно, это был шотландец - поблагодарил его и побрел по
направлению к упомянутым "Трем морякам", явно более озабоченный вопросом о
гостинице, чем судьбой своей записки, после того как рассеялось мимолетное
побуждение написать ее. Пока он медленно шагал по улице, лакей отошел от
двери, и Элизабет-Джейн не без любопытства увидела, как он принес записку в
столовую и подал мэру.
Хенчард небрежно взглянул на нее, развернул одной рукой и пробежал
глазами. Впечатление, которое она произвела, было совершенно неожиданным.
Раздраженное, хмурое выражение, не покидавшее его лица с той минуты, как был
затронут вопрос о его хлебных сделках, изменилось, уступив место
напряженному вниманию. Он медленно прочел записку и погрузился в думы, не
мрачные, но напряженно-сосредоточенные, как человек, захваченный какою-то
идеей.
К тому времени тосты и речи уступили место песням; о пшенице было
окончательно забыто. Мужчины, жестикулируя, рассказывали друг другу веселые
истории, которые вызывали громкий смех, доходивший до того, что лица сводила
судорога. У иных был такой вид, точно они не знали, как и зачем здесь
очутились и как теперь доберутся домой, и они продолжали сидеть с дурацкими
улыбками. Широкоплечие крепыши стали походить на горбунов; люди, державшиеся
с достоинством, утратили свою осанку, как-то странно согнулись и