"Ромен Гари. Пляска Чингиз-Хаима" - читать интересную книгу автора

Природа тут, надо сказать, прекрасная, я мог бы влипнуть гораздо хуже.
Рощи, ручейки, долины, und ruhig fliesst der Rhein, die schonste Jungfrau
sitzet dort oben wunderbar, ihr goldnes Geschmeide blitzet, sie kammt ihr
goldnes Haar... [И Рейна тих простор, над страшной высотою девушка дивной
красы одеждой горит золотою, играет златом косы (нем.) - цитата из
стихотворения Г.Гейне, перевод А.Блока] Люблю поэзию.
С того прекрасного апрельского дня 1944 г. мы с Шатцхеном неразлучны.
Шатц приютил меня, вот уже скоро двадцать два года как он скрывает у себя
еврея. Я пытаюсь не слишком злоупотреблять его гостеприимством, стараюсь
занимать поменьше места, не очень часто будить его среди ночи. Нас и без
того вечно упрекают за бесцеремонность, и я стараюсь доказать, что знаю
правила приличия. Я всегда оставляю его одного в ванной, ну а когда у него
случается галантная встреча, делаю все, чтобы не явиться некстати. Если уж
мы обречены жить вместе, такт и корректность - первое дело. И тут я
подумал, что я уже с полчаса как его оставил. Правда, сейчас он обременен
своими служебными обязанностями - из-за этих таинственных убийств, что с
недавних пор наводят ужас на всю округу: дня не проходит, чтобы от рук
убийцы не пала новая жертва, однако это не повод оставлять друга в
одиночестве. Сейчас я с ним воссоединюсь - это я так выражаюсь - в Главном
комиссариате полиции на Гетештрассе, 12. Но проявлюсь я не сразу. Я люблю
подготовить свой выход, как говорят артисты, - привычка старого лицедея.
На улице толпа журналистов, но меня не замечают: я утратил актуальность,
публика уже объелась, у нее в ушах навязли все эти истории, и она просто
не желает о них слышать. А молодежь, так та откровенно издевается надо
мной, точь-в-точь как в сороковом году. Старые бойцы с их бесконечным
гудением о былых своих подвигах ей осточертели. Молодые насмешливо именуют
нас "папскими евреями". Им подавай новенькое.
Так что я проскользнул в здание и занял обычное место рядом со своим
другом. Я наблюдаю за ним, скромно укрывшись в тени. Шатц переутомлен. Три
ночи комиссар ни на минуту не сомкнул глаз, а он далеко не молод, к тому
же много пьет; я должен о нем позаботиться. Стоит случиться сердечному
приступу, и я утрачу человека, который уже столько лет дает мне приют.
Даже не представляю, что будет со мной без него.
Кабинет очень чистый, у моего друга просто мания чистоты. Он все время
моет руки - это нервное. Он даже велел установить раковину под официальным
портретом президента Любке. Каждые десять минут вскакивает и совершает
омовение. Пользуется он при этом специальным порошком. Мылом - ни в коем
случае. К мылу у Шатцхена настоящая фобия. Никогда не известно, кем ты
моешь руки, говорит он.
Секретарь Шатцхена сидит за небольшим столом в глубине. Его фамилия
Хюбш. Жалкий и унылый писаришка, его редкие волосики смахивают на парик.
Подслеповатые глазки смотрят на мир сквозь пенсне времен "Симплициссимус"
["Простодушнейший" (лат.) - немецкий сатирический иллюстрированный
еженедельник, издававшийся в 1896-1942 гг., особой популярностью
пользовался до Первой мировой войны], Пруссии и имперской бюрократии. Ему
около тридцати, и знать меня он не мог. Это совсем другой Хюбш, но вроде
этого, заполнил мое последнее удостоверение личности: свидетельство о
смерти на форменном бланке. "Мойша Хаим, именуемый Чингиз-Хаим. Еврей.
Профессия: Еврей. Год рождения: 1912. Год смерти: 1944", Так что мне
тридцать два года. Для того, кто родился в 1912 г., иметь в 1966-м