"Николай Гарин. Оула " - читать интересную книгу автора

целый день шла военная техника, грохоча и лязгая своей броней. И это все на
его маленькую Финляндию. Выстоит ли?! А его, Оула, наверно давно похоронили?
Он не сомневался, что свои видели, как его бросило на колючку, как принялись
добивать подбежавшие длинные, темные люди. А он жив. Живехонек и целехонек,
хотя дважды побывал на волоске от смерти. Да, жив, а теперь и здоров. Но это
совсем не радует. И вообще не понятно: почему его не убили сразу, а стали
лечить? Разве он может быть полезен врагу? Провоевал всего один день, вернее
полночи. Никого не убил, ни разу не выстрелил. Ему всего восемнадцать лет.
Потом почему-то жестоко избили в машине. Снова принялись лечить. Зачем?!
Может, спутали с кем?! Или это все сон, длинный и какой-то, как впрочем и
все сны, бестолковый! Зачем он нужен русским?! Неопределенность измотала
его. И вот наконец-то он в тюрьме! Будут допрашивать и все выяснится.

"Интересно, наступило, нет утро? Меня подняли, было еще темно, и
испуганная, явно разбуженная ночная сестра еще не разложила по крышечкам
пилюли больным, что обычно она начинала делать часов в пять. Надо
попробовать уснуть. Неизвестно, что принесет еще утро..." - Оула попытался
закутаться в тонкие одеяла и согреться. В камере было прохладно и влажно.
Ему почти удалось заснуть, но абсолютная, непривычная тишина прогнала сон
напрочь. "Моя камера восьмая, но дверей гораздо больше. Неужели я один в
этой подвальной тюрьме?! - рассуждал и прислушивался Оула. - Если есть то
спят. Интересно, а есть ли еще пленные финны?!". Он смотрел на решетку над
дверью, через которую, как ему думалось, должны проходить все звуки подвала.

И все же Оула был рад, что оказался там, где и должен находиться
пленный. Трудно быть чужаком в другом, непонятном, мире, говорящем на другом
языке, с другими привычками, лицами, недружелюбно, а порой зло, смотрящими
на тебя. А ты ждешь, ждешь. Ждешь, когда придут за тобой и отведут вот в
такую тюрьму или....

Послышался какой-то шум, потом стихло и вновь - шум. Застучали гулкие
шаги по ступеням. Кто-то тяжело спускался в подвал. Заскрежетал замок в
наружной подвальной двери, и коридор наполнился звуками. Кто-то говорил,
что-то брякало, чем-то стучали о пол и вновь скрежетали замки, скрипели
отворяемые двери и опять говорили, стучали, бренчали, и все это медленно
приближалось к Оула. Лишь почти у самой своей двери он понял, что
происходит - разносят завтрак. Оула удалось уловить запах еды и журчание
разливаемой жидкости, хотя мерзкий ведерный дух сильно мешал этому.

Вот и перед его дверью что-то глухо ударило о пол, открылось маленькое,
квадратное окошечко, запустив в камеру более сильный коридорный свет. И
почти тут же появились глаза, которые, вращаясь, окинули камеру. Только
после этого дверь заскрежетала запорами и скрипуче распахнулась. В проеме
появился военный в ремнях, фуражке и сапогах. Он неторопливо, по-хозяйски
оглядел камеру, мазанул взглядом по Оула, подошел к умывальнику, заглянул в
него, потрогал зачем-то носик, побренчал им, резко сказал в коридор, где
стояли еще несколько человек и важно вышел, впустив за собой сразу двух
военных, которые внесли мятую алюминиевую миску с остывшей кашей и столь же
мятую кружку, на ходу наполняемую светлым чаем из большого, с ведро чайника.