"Ярослав Гашек "Борьба за души" и другие рассказы" - читать интересную книгу автора

Павличек поведал в исповедальне своему пастырю:
- ... а также, ваше преподобие, подчас дровишки из господского леса, а
еще в том лесу, стало быть, как в вашем, честной отец, тоже
полешко-другое... Больно лютая зима была. Так что я четыре елочки в лесу
вашего преподобия свалил и всякий раз при этом за вас помолился, "Отче наш"
прочел. И вдруг будто какая тяжесть с меня спала, на сердце полегчало, и я,
благословись, еще три свалил.
За господский лес на Павличка была наложена епитимья: десять раз
прочесть "Отче наш". А за церковный - тридцать! За то, что покаялся. К тому
же отцом Михалейцом сделано грешнику внушение, что духовное лицо есть
представитель бога на земле, и коли кто ворует у своего священника, то это
все равно, что валить елочки, принадлежащие самому господу богу.
Умудренный этим опытом, отец Михалейц попытался было убедить приходский
совет не отказать в любезности и взамен леса в горах дать ему лесной участок
близ Свободных Дворов, но после тщетных попыток оставил эту мысль и смирился
с тем, что крестьяне грабят его с полным сознанием, что это то же самое, как
валить деревья, принадлежащие самому господу богу.
Пребывая в окружении одних грешников, приходский священник с каждым
годом все более отчаивался в своих намерениях наставить этих людей на путь
истинный. Ибо кого бы из них ни встретил, в ответ на свои увещевания он
всегда слышал слова, сопровождаемые безнадежным вздохом:
- Так-то оно так, ваше преподобие... Только я думаю, нам ничего не в
помощь. Такие уж мы, видно, непутевые.
И было в том столько сентиментальности, что после пятнадцати лет борьбы
с "moral insanity"[1] своих прихожан из горных селений отец Михалейц отложил
в сторону записную книжку, перестал записывать, сколько раз в качестве
епитимьи должен прочесть "Отче наш" тот или иной грешник, и совершенно
механически один раз в три месяца выступал со стереотипным толкованием греха
и последствий его. Его проповеди теряли красочность былых времен. Теперь он
распалялся лишь в таком случае, как, скажем, с Повондрой, когда тот вздумал
торговаться из-за лишней покаянной молитвы. Неуступчивый, как еврейский
лавочник, Повондра соглашался ровно на половину.
- Ваше преподобие, только пятнадцать раз! Шестнадцатый "Отче наш", тот
бы уже с таким жаром не вышел, а тридцатый?.. тем бы я только новый смертный
грех на душу взял. Знаете, ваше преподобие, я уже пробовал, но с
пятнадцатого до самого до тридцатого только глотал слова и все их
отбарабанил, будто спешил на пожар.
И к этому привык ксендз Михалейц и даже не пытался переубедить Бочана,
утверждавшего, что-де отец небесный милостив и отпустит грехи уже после
третьего "Отче наш" - поелику бог троицу любит, а остальное... все равно,
что бросить на ветер.
Преподобный отец чувствовал, что устал от этой борьбы за благо душ
своих прихожан с гор, и когда однажды Мареш из Корженкова на вопрос:
"Грешен?" молвил жалобным голосом: "Как в прошлый раз, честной отец", не
стал расспрашивать о подробностях и стоически дал ему отпущение грехов безо
всякого нравоучения. Духовный отец, пожалуй, и забыл бы наложить епитимью,
кабы Мареш сам не напомнил: "А сколько раз "Отче наш", ваше преподобие? Как
всегда?"
Иногда к отцу Михалейцу возвращалась былая энергия, с которой много лет
назад он появился в Свободных Дворах. Тогда перед очередным приходом