"С.Н.Гавров. Модернизация России: постимперский транзит" - читать интересную книгу автора

75-98]. Ни одно общество не строится исключительно по либеральным или
каким-либо иным идеологическим рецептам: доля личной и государственной
инициативы всегда сообразуется с текущими обстоятельствами. Свобода
отдельного человека всегда ограничена: или законами, или его собственными
представлениями (что гораздо надежнее). Говоря же о либерализме в России,
следует учитывать, что в начале 1990-х годов мы прошли форму
доброкачественного либерализма и перешли к его патологическому варианту в
виде социального дарвинизма, "...которому свойственно сведение
закономерностей развития человеческого общества к закономерностям
биологической эволюции и выдвижение принципов естественного отбора, борьбы
за существование и выживания наиболее приспособленных в качестве
определяющих факторов общественной жизни" [Философский сл., 1983, с. 639].
Это мнение у меня сложилось в начале 1990-х годов, когда я впервые услышал
тезис о том, что "пусть вымрут 20-30 миллионов старушек, зато реформы пойдут
успешно". Думаю, что с моим мнением согласятся и многие современные
российские либералы - сужу по статье Евгения Гонтмахера [Гонтмахер, 2007, с.
10].
Государство, империя. Удивительным образом описываемое здесь
миросозерцание анархично: оно восстает против государства, власти. Я сам не
люблю никакую власть, но все-таки понимаю, что государство есть особая форма
самоорганизации сложных обществ, основанных на анонимности граждан,
профессионализации труда, выделении функции управления. Современное общество
не может жить без государственного управления. Понятно, что очень сложно
установить универсальный принцип управления, государственной власти. Но вот
извольте: чувство легитимности, то есть справедливости и эффективности
действий данной власти, разделяемое жителями страны, есть мандат на
последующее управление. И в этом контексте совершенно неважно, как эта
власть формируется: по законам монархического наследования,
аристократического консенсуса или демократических выборов. Следует добавить,
что манихейская дихотомия между государством и гражданским обществом имеет
вполне локальный характер: она возникла в XVII в. в Великобритании в период
гражданской войны. Делать на этой основе обобщения вряд ли продуктивно.
Вот что еще занятно: продолжаются идеологические склоки вокруг понятия
"империя". В современном, допустим, американском словоупотреблении имперские
задачи нередко выступают как предпочтительные [напр.: Уткин, 2006]. Автор же
использует это слово исключительно в негативном контексте. Это, конечно,
предмет для обсуждения. Понятие империя восходит к европейской, и прежде
всего древнеримской культурной традиции. Император (лат. "повелитель") -
титул, присвоенный себе Октавианом Августом взамен непопулярного rex, то
есть царь. По существу, говоря об империи, мы имеем дело не с универсальным
явлением, а с местной европейской традицией. Это хорошо отражается в
терминологии. Русский термин царь восходит к имени Юлия Цезаря, так же как и
немецкое понятие кайзер - император. Понятие августейшая особа, августейшая
семья восходит к имени Октавиана Августа ("август" - возвеличенный богами).
Есть некоторые общие черты понятия "империя" как чисто европейского
явления. В первую очередь следует говорить об империи как об особом типе
социальной системы в том понимании, которое дано Т. Парсонсом. Американский
социолог определял социальные системы как "системы, образуемые состояниями и
процессами социального взаимодействия между действующими субъектами", причем
он считал, что общество - это "такой тип социальной системы, которая