"Сэмюэль Гей. Утросклон (Фантастический роман) " - читать интересную книгу автора

своим способностям. Ах я глупец! Завтра же наймусь дрова рубить. Или руду
копать. А еще лучше - могилы рыть, там недурно платят. А может, ты меня в
подмастерье возьмешь? Буду выделывать оправу для твоих стекляшек.
- Зачем ты, ну зачем? Что с тобой? - Губы у Икинеки задрожали, слезы
удержать не удалось, и они упали с ресниц. Застыдившись этой своей слабости,
девушка выбежала из дома.
Теперь Монк расстроился. Увлекшись своими неудачами, он нечаянно обидел
Икинеку. Виски сдавила звенящая боль, и ему тоже захотелось плакать. Он
отшвырнул ложку и долго сидел неподвижно, прислушиваясь к самому себе.
Икинека прожила на свете столько же, сколько и Монк, а дома, где они
впервые заявили о себе криком, стояли по соседству и того дольше. Отец
Икинеки, Чиварис, был большим другом покойного Дакета. Говорят, лучше жить в
сарае, зато иметь хорошего соседа.
Рядом с Чиварисом можно было жить в собачьей будке. Добрее и отзывчивее
человека в Ройстоне было трудно найти.
Освбое ремесло выбрал себе Чиварис. Он шлифовал стекла для очков.
Каждую весну мастер уходил далеко в горы, пропадал там неделями в приносил
небольшой холщовый мешок, где были бережно уложены сверкающие друзы горного
хрусталя, исландского шпата.
Как и всякий Мастер, Чиварис был совестливым человеком. Он не спешил
распиливать прекрасные находки. Любуясь ими подолгу, Чиварис всегда
удивлялся неповторимости камня, его исповедальному сиянию и силе, которая
сокрыта в прозрачных гранях кристалла. Вволю насладившись общением с камнем,
Чиварис разрезал его на заготовки.
Мельчайшая пыль, годами висевшая в его мастерской, незаметно оседала в
легких. Стеклянные жала теснились в груди и все чаще напоминали о себе.
Чиварис знал, в какую сторону раскручивает его жизнь ядовитый шлифовальный
круг. В свои пятьдесят лет он выглядел дряхлым, высохшим стариком, но что
делать, если так радостно после долгого, хлопотного труда взять в руки
теплую, круглую стекляшку. В отполированных линзах уже не играли
таинственным светом краски жизни, но стоило человеку со слабым зрением
взглянуть сквозь них на море, дома, деревья, и пустые с виду стекла
возвращали предметам четкость форм и яркость красок.
В этом и заключалось чудо, и оттого Чиварис подолгу сидел над своим
шепелявым кругом и дивился каждому новому стеклышку, которое уносило с собой
кусочек его хрупкой жизни.
Но еще большим счастьем, чем работа, была для старого мастера дочь
Икинека. Она наполняла все его существо тем невидимым светом, какой дают
нежность и любовь. Когда Чиварис просыпался по утрам, ему непременно
хотелось начать день с бодрой ноты. Для этого нужно было тотчас, немедленно
услышать голос дочери. Чтобы получить такое удовольствие, он изобретал
различные хитрости. Например, окликал ее и спрашивал, который час. И если из
соседней комнаты Икинека сообщала ему, что "уже восемь", Чиварис довольно
крякал, резво вскакивал с постели, подкручивал отвислые усы и, бурча под нос
какой-нибудь марш, шел умываться. Если же утром Икинека куда-то отлучалась,
и, окликнув ее раз, другой, отец не получал ответа, тогда он хмурился,
обувал на босу ногу войлочные боты в уходил во двор без завтрака хлопотать
по хозяйству.
Икинека выросла рядом с точильным кругом отца, с годами поняла радость
и смысл его ремесла и уже лет с десяти стала помощницей. С годами мастеровые