"Гайто Газданов. Призрак Александра Вольфа" - читать интересную книгу автора

пьяница, любитель женщин, соблазнитель Марины, - как этот Саша Вольф мог
написать "I'll Come To-morrow"? Автор этой книги не мог быть таким. Я
знал, что это был несомненно умный, чрезвычайно образованный человек, у
которого культура не носила какого-то случайного характера; кроме того, он
не мог не быть душевно чуждым такому милому и бесшабашному забулдыге, как
Вознесенский, и всем вообще людям этой категории. Мне было трудно
вообразить себе человека, так уверенно чувствовавшего себя в тех
психологических переходах
и оттенках, на удачном использовании которых была построена его проза,
связывающим немецкую девочку-колонистку, например. В этом, конечно, не
было ничего совершенно неправдоподобного, кроме того, это происходило
много лет тому назад, но все-таки это уж как-то очень явно не
соответствовало нормальному представлению об авторе "I'll Come To-morrow".
Был ли он англичанином или русским, тоже, на мой взгляд, не имело
значения. Мне больше всего хотелось знать, - если предположить, что
рассказ Вознесенского был в общем верен, в чем я почти не сомневался, -
как Саша Вольф, авантюрист и партизан, превратился в Александра Вольфа,
написавшего такую книгу. Это с трудом укладывалось в моем воображении, -
этот всадник на белом жеребце, ехавший карьером навстречу своей смерти, и
именно такой смерти - револьверная пуля на всем скаку, - и автор сборника,
ставящий эпиграфом цитату из Эдгара По. - Рано или поздно, - думал я, - я
все-таки узнаю это, и, быть может, мне удастся проследить с начала до
конца историю этого существования, в том его двойном аспекте, который
особенно интересовал меня. - Это могло произойти или не произойти; во
всяком случае, об этом следовало говорить только в будущем времени, и я
совершенно не представлял себе, в каких именно обстоятельствах я это
узнаю, если мне вообще суждено это узнать. Меня невольно тянуло к этому
человеку; и помимо тех причин, которые казались наиболее очевидными и
достаточными, чтобы объяснить мой интерес к нему, была еще одна, не менее
важная и связанная на этот раз с моей личной судьбой. Когда я впервые
подумал о ней, однако, она почти показалась мне нелепой. Это было нечто
вроде жажды самооправдания или поисков сочувствия, и я сам себе начал
напоминать кого-то, кто, будучи приговорен к известному наказанию,
естественно ищет общества людей, несущих такую же кару, как он сам.
Другими словами, судьба Александра Вольфа интересовала меня еще и потому,
что я сам страдал всю свою жизнь от непреодолимого и чрезвычайно упорного
раздвоения, с которым тщетно пытался бороться и которое отравило лучшие
часы моего существования. Быть может, предполагаемая двойственность
Александра Вольфа была просто мнимой и все, что мне казалось
противоречивым в моем представлении о нем, это
были только различные элементы той душевной гармонии, которой отличался
автор "I'll Come To-morrow". Но если это было так, то особенно хотелось
понять, каким образом ему удалось достигнуть столь счастливого результата
и успеть в том, в чем я так давно и так неизменно терпел постоянные
неудачи.
Историю этих неудач я помнил очень хорошо, еще с тех времен, когда
вопрос о моем личном раздвоении носил совершенно невинный характер и
никак, казалось бы, не предвещал тех катастрофических последствий, к
которым привел позже. Это началось с того, что меня в одинаковой степени
привлекали две противоположные вещи: с одной стороны, история искусства и