"Гайто Газданов. Пробуждение" - читать интересную книгу автора

неубедительность того мира, из которого она была вырвана в его последний
день, который она помнила в дыме и огне этой апокалиптической бомбардировки?
Почему она чувствовала себя в нем чужой? В конце концов, это действительно
было похоже на конец света, когда небо скрылось, свившись, как свиток, -
откуда эти слова? Она сделала усилие и вспомнила, что это из Откровения
святого Иоанна, о котором отец Симон, аббат, один из ее учителей, говорил
ей, что его не следует принимать буквально, так как, - вы понимаете, дитя
мое, вдохновение святого Иоанна, создавшее эту несравненную по своей силе
картину гибели мира, порой начинало переходить за пределы той чисто
христианской концепции, которая ему внушила его труд, и свои собственные
слова, вызванные его священным гневом, он вкладывал в уста Спасителя,
невольно искажая Его божественный облик и забывая, что Спаситель не мог
сказать этих слов: "Я люблю тебя за то, что ты ненавидишь учение николаитов,
которое и Я ненавижу". Подлинный христианин, дитя мое... - Каждый раз, когда
Анна думала потом об отце Симоне, она будто вновь слышала шуршание его рясы,
сшитой из какой-то очень тугой материи, и от этого все, что относилось к
религии, со времен раннего ее детства, невольно было связано в ее
представлении с этим шуршанием, похожим на звук едва слышного полета
ангелов, как бы взвивавшихся в воздух, когда отец Симон произносил свои
первые слова - Отче наш...
- Подлинный христианин, дитя мое, может быть, увы! увы! предметом
ненависти, но сам он не может ненавидеть никого, и в том числе николаитов,
которые, в конце концов, были виноваты только в том, что они заблуждались.
Дитя мое, я неоднократно замечал, - у отца Симоиа был глубокий и низкий
голос, - что в вашем поэтическом представлении величие христианства
приобретает несколько своеобразный характер, - он поднимал при этом руку
вверх. - Я не хочу сказать, что в этом есть что-нибудь отрицательное, но это
не совсем то. Христианство, дитя мое, это не только мягкий свет
Гефсиманского сада, сумерки, спускающиеся на Голгофу, видения Апокалипсиса,
трубы архангелов, то есть все то, к восприятию чего так чувствительна ваша
романтическая натура. Это не только Тициан, не только Сикстинская капелла и
Микеланджело, как бы гениально все это ни было. Христианство-это победа над
чувственным миром, победа духа над материей, победа идеи бессмертия над всем
тем, что люди так склонны ценить на нашей бедной земле и что есть только
прах, дитя мое, только прах. - Анна вспомнила надгробную речь, которую отец
Симон произнес, когда хоронили ее мать, и которая по своей торжественности
была похожа на речи Боссюэ: - Господи, прими ее душу, которую Ты создал
бессмертной в те дни несравненной Твоей славы, когда в грохоте рождающегося
мира Ты сотворил все, что существует. Теперь эта душа покидает землю, чтобы
войти в царство небесное. Господи, дай ей силы перенести нестерпимое сияние
Твоей славы. - В церкви было прохладно в этот жаркий день, в безоблачном
небе летали ласточки, горячий воздух дрожал над раскаленной землей.
"Эмоциональная жизнь имеет только чисто функциональную ценность",
"Христианство-это победа над чувственным миром". Анна не могла спорить ни с
своим отцом, ни с аббатом, объяснявшим ей смысл Откровения святого Иоанна.
Каждый из них без труда доказал бы ей, что это именно так, как он говорит. С
одной стороны, это было отрицание искусства, с другой - проповедь аскетизма,
и, в конце концов, может быть, действительно надо было примириться с этой
неизбежностью осуждения всего, что так влекло ее к себе? Но она не могла
этого сделать. Ее отец, впрочем, отдавал себе в этом отчет, особенно в