"Гайто Газданов. Эвелина и ее друзья" - читать интересную книгу автора

действительно питала ко мне слабость, как она выражалась. Потом она перешла
к деловой стороне вопроса.
Она ушла поздно вечером, после ужина, унося с собой чек, который ей дал
Мервиль. Но первый раз за все время она была не так неумолима, как всегда, и
согласилась ждать ответа из Южной Америки. После ее ухода Мервиль сказал:
- Я думаю, что я обязан тебе значительным сокращением расходов. Я был
готов к худшему. Я тебе чрезвычайно благодарен.
- Милый друг, - сказал я, - твоя благодарность направлена не по адресу.
У меня по этому поводу нет никаких иллюзий, я так же бессилен против
Эвелины, как и ты. Ты должен быть благодарен не мне, а Котику.
- Ты думаешь?
- Разве ты не заметил, как она смягчилась, когда она пела, думая о нем?
- Да, может быть, это Котик, - сказал он. - Кстати, что он собой
представляет?
- Не могу об этом судить, - сказал я, - я никогда его не видел. Но ты
знаешь, что Эвелина выбирает своих любовников только среди так называемых
порядочных людей. Тут за нее можно быть спокойным.
- И почему вдруг этот нелепейший метампсихоз?
- Тут я на твоем месте воздержался бы от критики. Вспомни о своих
собственных увлечениях. С тобой это тоже могло бы случиться, не в такой
карикатурной форме, конечно, но могло бы. Конечно, это нелепо. Эвелина
говорила со мной о пифагорейцах и Платоне.
- Интерес к этому мне вовсе не кажется чем-то неестественным.
- Вообще говоря, нет, конечно. Но у Эвелины это случайное отражение тех
самых чувств и ощущений, в результате которых она открывает кабаре. Ты
видишь, откуда возникает воспоминание о философских доктринах и о том, что
мы называем культурным наследством Эллады?
- Если это даже так, то что в этом дурного? - сказал Мервиль. - В конце
концов, все это - слепое пантеистическое движение мира, выражающееся в
неисчислимом множестве форм, и вне этого нет жизни.
- Я понимаю, - сказал я. - Но некоторые формы мне хотелось бы из этого
исключить.
- Мы не можем произвольно их исключать или не исключать. Мы вынуждены
принимать мир таким, каким он создан, а не таким, каким мы хотели бы его
видеть.
- Я мог бы тебе возразить и на это, - сказал я, - но уже поздно и это
завело бы нас очень далеко. Я только должен лишний раз констатировать, что
до тех пор, пока ты не впадаешь в твой очередной сентиментальный транс, ты
рассуждаешь в общем как нормальный человек. Как обстоят твои дела в том, что
ты всегда называл лирическим миром?
- Так же, как это было тогда, когда мы встретились с тобой на Ривьере,
- сказал он, вставая. - Все пусто и мертво, и даже музыка звучит так же
печально, как она звучала тогда, в этом стеклянном ресторане, где играл на
рояле этот круглоголовый импровизатор в смокинге.
Этими долгими зимними вечерами, когда я сидел один в своей квартире в
той идеальной душевной пустоте, в которой я находил столько положительного,
а Мервиль столько отрицательного, я думал о разных вещах, но думал так, как
мне почти не приходилось этого делать раньше, - вне всякого стремления
прийти к тому или иному заранее намеченному выводу, который мне лично
казался бы желательным. Я убеждался в том, что классическое построение