"Гайто Газданов. Эвелина и ее друзья" - читать интересную книгу автора

поздно поддавались его аргументации и сами начинали верить в абсурдную
убедительность этих утверждений. И с той минуты, когда они проникались
наконец этими мыслями, события неизменно приближались к катастрофическому
завершению - в той или иной форме. Кроме того, женщин, с которыми он
расходился, ждали неизбежные разочарования - очень скоро после расставания с
ним они убеждались, что так, как думал Мервиль, не думал больше никто: он
оставлял в их воображении прочно установившиеся представления, резко
противоречившие всему, что могло их в дальнейшем ожидать. Может быть,
поэтому ни одна из них потом не отзывалась о нем положительно, точно мстя
ему за тот длительный обман, которого она считала себя жертвой - как это ни
казалось парадоксально на первый взгляд.
Я никогда не интересовался вопросом, что именно делал Мервиль и что
приносило ему довольно значительные доходы. Было, однако, нетрудно себе
представить, что при его всегдашней разбросанности он мог заниматься очень
разными вещами одновременно. У него были дела за границей, он часто уезжал
то в одну, то в другую страну, и жены его были тоже разной национальности.
Последний раз, год тому назад, он женился на кинематографической артистке
австрийского происхождения, очень красивой, холодной и глупой женщине,
душевное убожество которой было настолько очевидно, что со стороны
становилось как-то неловко за него. Но он был влюблен, говорил об Америке, о
том, что ее исключительный артистический дар, которому до сих пор мешали
развернуться неблагоприятные обстоятельства... Но даже его иллюзий хватило
только на несколько месяцев, после чего он расстался с ней и она, пережив
два или три неудачных романа, кончила тем, что вышла замуж за какого-то
чикагского промышленника, который подходил ей, вероятно, гораздо больше, чем
этот вздорный человек, говоривший вещи, которых она не понимала.
Мервиля нельзя было тотчас же не узнать, в частности потому, что у него
была совершенно седая голова, - она стала такой, когда ему не было еще
тридцати лет, - и в темных его глазах на загоревшем лице было выражение
печальной рассеянности, которое было характерно для него в те периоды, когда
он еще не собирался жениться или был женат в течение сравнительно долгого
времени. Я окликнул его. Он быстро подошел ко мне, и у меня было
впечатление, что он искренно обрадовался. Через минуту он сидел против меня,
пил черный кофе и все посматривал в сторону пианиста, который продолжал
играть по-прежнему - небрежно и неутомимо. Я спросил его, давно ли он здесь
и как его дела. Он пожал плечами и ответил:
- Ты знаешь, что состояние моих дел меня никогда особенно не волновало.
Здесь я около трех недель, но это тоже неважно, - в сущности, не все ли
равно, где именно быть?
И в это время, как назло, под пальцами пианиста прозвучал целый отрывок
из "Венгерской рапсодии". У Мервиля дернулось лицо - я знал это его движение
еще со студенческих лет, - и он тряхнул головой. Я сказал:
- Что делать, мой милый, мне тоже иногда кажется, что мир состоит из
напоминаний.
Не глядя на меня, он сказал таким тоном, точно разговаривал сам с
собой, не обращаясь к собеседнику:
- Самые грустные периоды в жизни - это те, когда ты ощущаешь
непоправимую пустоту.
- Представь себе, что я об этом тоже только что думал, - ответил я, -
какое странное совпадение. В противоположность тебе, однако, я склонен