"Гайто Газданов. Эвелина и ее друзья" - читать интересную книгу автора

исчезновение, - "прощай, не забывай меня, мы, может быть, еще встретимся".
Никто из нас никогда не мог ей сопротивляться, и никто не пробовал
этого делать. Она могла быть утомительна и несносна, но никто из нас никогда
не сказал ей ни одного резкого слова и не отказал ей ни в одном требовании.
Никто из нас не понимал, почему мы это делали. По отношению к ней мы все
вели себя так, точно мы имели дело с каким-то отрицательным божеством,
которое не следует раздражать ни в коем случае и тогда, может быть, оно
растворится и исчезнет.
То, что о ней сказал Мервиль, было верно, но это было не все. В ее
глазах, например, была холодность, которая была ей несвойственна, так что
они выражали то, чего в ней не было, и это могло ввести в заблуждение всех,
кто не знал ее так хорошо, как мы. В ее поведении была нелепость, которая
тоже была чужда и подлинному ее характеру, и ее уму. Ее бурные чувства и
увлечения были, в конце концов, поверхностными и не задевали ее души. Все,
что она делала, и то, как она жила, казалось неправдоподобным и поэтому
раздражающим. Но до сих пор никому не удавалось это изменить.
- Я тебя не ждала, - сказала она. - Откуда ты?
- Я приехал с юга. И если я тебе скажу, что я тоже не ожидал тебя здесь
встретить, ты, наверное, не удивишься.
- Я не хотела жить у Мервиля, - сказала она. - Знаешь почему? У него
слишком много места. Здесь у тебя как-то уютнее.
- Я очень польщен этим предпочтеньем.
- Когда ты излечишься от твоей постоянной иронии?
- Мы об этом поговорим в другой раз, - сказал я. - Если ты ничего не
имеешь против, я хотел бы принять ванну.
- Мой милый, это невозможно. Ванна забита. Я вызывала водопроводчика,
он обещал прийти на днях.
- Печально, - сказал я.
- Да, еще одно. Тебе придется спать на твоем диване просто под одеялом,
в пижаме. Ты помнишь, впрочем, я всегда находила, что спать голым, как ты
это делаешь, неприлично. Я отдала в стирку все твои простыни. Они лежали в
чистом белье, но были какие-то серые. Осталось только две простыни для меня.
- Эвелина, на твою жизнь никто никогда не покушался?
- Нет, - сказала она с такой теплой и неудержимой улыбкой, которая
сразу изменила ее лицо и за которую ей можно было простить все. - Но,
повторяю, я тебя не ждала. Я спрашивала Мервиля, когда ты вернешься, он мне
сказал: ты знаешь, с ним никогда ничего не известно. Я так хорошо здесь
отдыхала одна. Но я не могу на тебя сердиться, я всегда питала к тебе
непонятную слабость.
- Временную и незаслуженную, - сказал я.
- Ты неисправим, - сказала она со вздохом. - Хочешь чаю?
Она оставалась в моей квартире еще три недели, в течение которых я был,
в сущности, лишен дома. Только за несколько дней до ее отъезда я заметил
некоторые признаки того изменения, которое должно было наступить в ближайшем
будущем. Она стала подолгу отсутствовать и возвращалась с оживленными
глазами. И когда она спросила меня, понимаю ли я и понимал ли я вообще
когда-нибудь, что такое настоящее чувство, я вздохнул с облегчением. Потом
она мне сказала, вернувшись однажды в сумерках:
- Мой дорогой, можно тебя попросить об одном одолжении? Ты можешь
сегодня ночевать не дома?