"Гайто Газданов. Панихида" - читать интересную книгу автора

них столько, сколько в прежнее время за полгода не прожил бы. Смотрю на
стрелки - что они говорят? А говорят они ясно что: вам, Григорий Тимофеевич,
мы время отсчитываем. Было пять, а теперь шесть часов. Значит, часом меньше
вам жить осталось.
Он, действительно, посмотрел на свои часы.
- Семь часов? Еще часом меньше. Но это меня не пугает. Мне одного жаль:
столько лет прожил, а так и не понял, в чем же счастье человеческое? Ну,
хорошо - согрелся, закусил, выпил. А дальше?
Как-то случилось, что я не приходил в это кафе около двух недель. Затем
пришел - поздним февральским вечером. Григория Тимофеевича не было, и когда
я спросил, что с ним, мне сказали, что он болен, лежит. Я пошел к нему, он
жил неподалеку.
Он лежал в постели, исхудавший и небритый, глаза у него были горячие и
печальные. Над его кроватью, под зажженной люстрой, крылья рубенсовского
орла отливали синеватым светом. Я спросил его, как он себя чувствует, он
ответил, что плохо.
- Одеяло уже кажется тяжелым, - сказал он, - это последнее дело. Конец
мне пришел. Умру - и так и не пойму, чего же мне в жизни было нужно.
Он умер ночью, через три дня после того, как я у него был. Володя
сказал мне:
- Скончался Григорий Тимофеевич. Завтра хоронить будем, отслужим
панихиду. Придете? Отпевание будет на квартире Григория Тимофеевича, в
четыре часа дня.
Володя никогда не называл Григория Тимофеевича иначе, как Гришей или
Гришкой, я даже не был уверен, что он знает его отчество. И теперь
получалось впечатление, что вот жил Гриша, а умер другой человек, Григорий
Тимофеевич. На следующий день, когда я пришел, я увидел, что вся квартира
Григория Тимофеевича была заставлена венками цветов. Где Володя достал эти
цветы, в феврале месяце сорок третьего года, в голодном Париже, и сколько
они стоили, этого я не мог себе представить. Все посетители кафе, друзья
Григория Тимофеевича, были уже там, у всех были те изменившиеся, почти
неузнаваемые лица, которые бывают у людей в этих обстоятельствах.
- Ждем батюшку, - тихо сказал Володя. Батюшка, старый человек с
хрипловатым от простуды голосом, приехал через четверть часа. На нем была
поношенная ряса, вид у него был печальный и усталый. Он вошел,
перекрестился, губы его беззвучно произнесли какую-то фразу. В гробу,
покрытом цветами, лежало тело Григория Тимофеевича, одетое в черный костюм,
и мертвое его лицо смотрело, казалось, в то небо, куда поднимается орел,
уносящий Ганимеда.
- Из каких мест покойный? - спросил священник.
Володя ответил - такого-то уезда, Орловской губернии.
- Сосед, значит, - сказал батюшка. - Я сам оттуда же, и тридцати верст
не будет. Вот беда, не знал я, что земляка хоронить придется. А как звали?
- Григорий.
Священник молчал некоторое время. Видно было, что эта подробность - то,
что покойный был из тех же мест, что и он, - произвела на него особенное
впечатление. Мне показалось, что он, может быть, подумал - вот и до наших
очередь дошла. Потом священник вздохнул, снова перекрестился и сказал:
- Будь бы другие времена, я бы по нем настоящую панихиду отслужил,, как
у нас в монастырях служат. Да только вот голос у меня хриплый, одному мне