"Гайто Газданов. История одного путешествия" - читать интересную книгу автора

потом был поздний, рассветный Монпарнас и мутные Halles - и домой Володя
ехал, почти засыпая.
На следующий день было воскресенье, контора Николая была закрыта, и
сразу после завтрака Володя ушел к себе - надо кое о чем подумать - иди,
фантазируй, - иду.
И опять - диван, папироса, далекая и слегка головокружительная мечта о
незнакомой женщине, - даже не мечта, а чувство, даже не чувство, а
предчувствие, говорил себе Володя, и опять все, что было, исчезает, уходит,
ушло, а есть только медленный дым от папиросы и смутные звуки в страшной и
сверкающей дали. - Не может быть, чтобы этого не было, я этого еще не знал.
Сколько он ни вспоминал, ни в чем и никогда он не находил оправдавшихся
ожиданий, он не знал ни одной "незнакомой женщины", все всегда было так
похоже, и даже кровати скрипели одинаково. Легкий, грустный и равномерный
скрип вдруг явственно вспомнился ему, и те же запахи и тот же мутный,
соленоватый вкус на распухших и всегда чужих губах. "Так жил мой отец, -
думал Володя, - но он, наверное, знал что-то другое, и не козырный же туз
был этим другим. Нет, это все-таки, наверное, есть. Найдешь, потеряешь все,
потом ищешь хотя бы обманчивого воспоминания; и не находишь много времени,
как я, и все ждешь, как влюбленный на свидании: давно уже прошел назначенный
час, давно наступила ночь, и ее все нет, и она уже больше не придет, а ты
стоишь на том же месте: идет дождь, и рядом с тобой мокнет дерево и памятник
со статуей; ночь все дальше и глубже - и вот в тишине идешь один домой. Все
глубже и глубже. Что это мне напоминает? Все глубже и тише - где я уже это
видел? Ах, да - в бочке".
И Володя вспомнил большую, всю черную и зеленую внутри бочку, стоявшую
в глубине двора, под водосточной трубой. После долгих дней сухого зноя вода
в бочке начинала чуть-чуть пахнуть сырым и знакомым запахом болота, темная
ее глубина потихоньку оживала, далеко внизу, - как казалось тогда Володе,
которому было восемь лет, - в ней появлялись красные, очень живые и такие
тихие червячки, которые никак не удавалось поймать ни сачком для бабочек, ни
удочкой. В черную воду бочки Володя опускал короткую, сухую палочку; и
сколько он ни держал ее под водой, она все всплывала наверх, как пробка. Но
после того, как она оставалась в бочке несколько дней и дерево набухало,
пущенная с силой вертикально ко дну, она всплывала все медленней и
медленней, и наступал, наконец, день, когда она оставалась внизу и не
всплывала вовсе. Какое громадное, красное солнце заходило в те годы по
вечерам над черной деревянной колокольней, мимо высокой каланчи, на которой
дежурил двоюродный брат кухарки Рогачевых, как бессменный часовой на роковом
посту, мимо сырых и темных домов окраин и соснового леса, начинающегося
тотчас за городом, мимо зеленого, так буйно заросшего кладбища, на котором
Володя с товарищами хоронил белую мамину кошку, упавшую с крыши шестого
этажа и разбившуюся насмерть; и вот вечером, чтобы никто не видел, ее
положили в украденный ящик от шампанского и мальчики понесли ее на кладбище
- и забыли лопату, и Володя побежал с полдороги домой, за лопатой; и
вернувшись, долго копал сухую землю, заросшую тугой и цепкой травой. Потом
они опустили кошку в могилу, Володя даже заплакал, вспомнив, как однажды
ударил кошку ногой - она жалобно замяукала. "Я ее ударил, а вот теперь она
мертвая". Затем молча пошли домой, - летний вечер, тишина и едва ощутимая,
так легко оседающая в воздухе прохлада. Темные тени стелятся по саду, высоко
в воздухе и покачиваются и не покачиваются верхушки деревьев; крикнет