"Гайто Газданов. История одного путешествия" - читать интересную книгу автора

стариком и узнал все, что тот мог о себе рассказать. Он учился на "медные
деньги", был сыном бедных родителей, давал уроки, голодал, жил в
отвратительных меблированных комнатах и мечтал о богатстве и комфорте. Ему
повезло - или не повезло, - он начал заниматься коммерцией и со сказочной
быстротой разбогател. И потом, когда все, о чем он мечтал, исполнилось, он
уже не мог остановиться: все его время было занято финансовыми делами,
биржевыми спекуляциями, покупками, продажами, деловыми путешествиями;
мельком и случайно было несколько женщин, которых он даже плохо помнил, -
кажется, ее звали Зина... - если не ошибаюсь, ее звали Катя... - Это было
chemin faisant {по дороге (фр.).}, - не то в гостинице "Метрополь" в
Харькове, не то в московской "Астории", потом была гречанка Марика на
пароходе, - природа, облака, знаете, море, пролив, - он не чувствовал этого,
как следует - ни облаков, ни моря, ни звучности прекрасного слова "пролив",
все это было на ходу, этот человек точно быстро ехал мимо своей собственной
жизни, - "Астория", "Метрополь", Марика, - и все не мог остановиться. Его
состояние все увеличивалось, деньги росли, как во сне, уже было много
миллионов, банк, поместья, мельницы, подряды, и вдруг все сразу ухнуло и
поплыло; и как ни быстро было его обогащение, разорение шло еще скорее.
Стреляли пулеметы в Петербурге, на юге были восстания, война, пожары,
революция; и все стало тихо, и все остановилось только в одно апрельское,
блистательное утро на берегу Босфора. И не осталось ничего: ни денег, ни
забот, ни богатства, ни перспектив, ни необходимости быть тогда-то в Москве,
а тогда-то в Киеве. - И тогда я начал понимать, - сказал он. Но в
противоположность громадному большинству людей, находившихся в его
положении, он не жалел о потерянном богатстве; ему было только обидно, что
так незаметно и глупо прошла жизнь. Он вспоминал студенческие времена, и уже
здесь, в Константинополе, он начал читать книги, - а книг он не читал очень
много лет. Особенно его волновали стихи, и теперь этот старый человек,
знавший всю жизнь "покупать", "продавать", "не пропустить", "баланс",
"итог", спрашивал Володю, помнит ли он эти строки:

Слабеет жизни гул упорный,
Уходит вспять прилив забот,
И некий ветр сквозь бархат черный
О жизни будущей поет.

Он спрашивал Володю, что тот собирается делать; и, узнав, что Володя
уезжает в Париж, просил ему прислать оттуда "Madame Bovary". Володя обещал;
но еще до его отъезда старик умер от припадка астмы, - там, где он жил, в
глубоком и низком Касим-паше. И Володя представил себе его смерь, поздним и
душным константинопольским вечером, в маленьком деревянном доме, - и ночной
Босфор со светлой водой, и астматические, задыхающиеся всхлипывания его
собеседника.
Он приехал тогда в Константинополь из Греции, - он ехал в бурную
февральскую ночь на каботажном катере через Мраморное море; катер
подбрасывали медленные волны, корма его высоко поднималась, и тогда
освобожденный от воды винт вращался в воздухе с глухим и тревожным шумом.
Точно на сказочном корабле, на нем не было видно ни души, ничей голос не
отдавал команды, только тьма и вода, как во сне, и холодное ночное море; он
приехал в Константинополь утром, было ясно и прохладно, и синие Принцевы