"Гайто Газданов. Полет" - читать интересную книгу автора

- Не взводи на себя поклепа, Лизочка, - сказал Сергей Сергеевич. - Я
думаю, что тебе надо отдохнуть. Идем, моя девочка.
Он поднял ее на руки и понес, и тогда Лиза, уткнувшись головой в его
грудь, вдруг заплакала и стала гладить рукой его бритую щеку.
И теперь, вспоминая все это, Сергей Сергеевич думал, что его жизнь
сложилась с трагической неудачностью и что в самом главном ему не было
счастья. Ольга Александровна, которую он вначале страстно любил и к которой
до сих пор относился, как к испытанному другу, - он никогда не говорил с ней
о разводе и всегда давал ей понять, что, что бы ни случилось, у нее есть
дом, муж и сын и на это она может всегда рассчитывать одинаково и в периоды
короткого чужого счастья, и в минуты разочарования и отчаяния, - эта Ольга
Александровна давно ушла от него, и он не сумел ее удержать. Затем - Лиза,
которую он действительно любил и над которой у него тоже не было никакой
власти, в один прекрасный день и она могла уйти от него, как ушла до этого
ее сестра. - А я стоял бы на пороге моего дома, который она покидает, как
вечно провожающая и благожелательная тень. И вот это, что-то, - продолжал он
думать, - то самое, что дано Феде Слетову и в чем мне было отказано.
Было около трех часов ночи, а Сергей Сергеевич все сидел в кресле,
глядя перед собой на светлое пятно лампы, освещавшее ровный, чуть-чуть
расплывчатый круг ковра. - Я не знаю, - сказал он вслух, - я не вижу
ничего... - Потом он встал, сделал несколько шагов и раздраженно
пробормотал: утешительного, утешительного, - затем поднял книгу, зажав ее
указательным и большим пальцами и точно собираясь с силой бросить ее в
воздух, но аккуратно положил ее на столик; затем он долго смотрел на
револьвер, на вороной отлив его прекрасной стали, покачал головой и лег,
наконец, в кровать. Через минуту он спал.


* * *

Со времени раннего своего детства Сережа привык к тому, что слово
"дома" могло значить одновременно очень разные вещи. "Дома" могло значить -
Лондон, тихая улица Crove End Gardens в Hampstead'e, бобби на углу, старая
церковь, каменные набережные реки Темзы во время ежедневных прогулок; "дома"
могло значить - Париж, близость Булонского леса, Триумфальная арка, памятник
Виктору Гюго на давно знакомой площади; "дома", наконец, могло значить -
хрустящий песок под колесами Лизиного автомобиля, аллея за железными
воротами и невысокий дом в неподвижном саду, непосредственно на берегу точно
застывшего залива, который иногда казался синим, иногда зеленым, но, в
общем, не был ни синим, ни зеленым, а был того цвета, для которого на
человеческом языке не существует названия. Этот пейзаж никогда не менялся -
он был всегда такой же и зимой, и летом, и осенью, и весной, - так же, как
не менялись люди, жившие постоянно на вилле Сергея Сергеевича: садовник, все
в той же большой плантаторской шляпе, издалека щелкавший гигантскими
ножницами, русский сторож Нил, из бывших солдат, огромный старик с
приплюснутой немного головой и невиданных размеров гармоникой, на которой он
играл по вечерам; и каждый раз, когда кто-нибудь из семьи Сергея Сергеевича
приезжал туда, из окрестностей недалекой Ниццы вызывалась кухарка, крупная
черноглазая итальянка, говорившая на удивительном наречии, представляющем из
себя причудливую смесь ниццкого диалекта с французским и итальянским языком,