"М.Гефтер. Мир миров: российский зачин (полит.)" - читать интересную книгу автора

Тут не идиллия, а трагедия со многими актами. У 40-х годов XIX века, у
этого замечательного десятилетия, свой исток и долгое петляющее
продолжение. В прологе - 14 декабря, унесшее в небытие целый пласт людей и
сверх того - иллюзию, что Россию можно европеизировать по-европейски.
Именно катастрофой это было, а не просто поражением. Масштаб ее определялся
не числом жертв, не варварством кары, а разрывом времени. В поисках
будущего мысль обращалась к прошлому. Пушкинский Пророк - призыв и
обязательство протагонизма - несколькими страницами отделен от Стансов,
обращенных к Николаю. Идея второго Петра, революционера на троне, появилась
сразу же после катастрофы и окрасила целую эпоху. Наивно было бы относить
примирение с действительностью к числу благих, а на поверку пустых
пожеланий.

Не окажется ли потомок, подобно предку, способным сверху цивилизовать почти
беспредельное пространство, соединяемое воедино лишь властью? Сколь разные
умы имели в виду даже не какую-то строго определенную форму социального и
политического устройства, а скорее цивилизацию - воспитание и процесс - в
том примерно смысле, как понимал ее XVIII век, но без его наивного
оптимизма и националистической телеологии. Правительство намерено
действовать в смысле европейского просвещения, - с одобрением сообщает
Пушкин Вяземскому спустя пять лет после воцарения Николая - и в том же
году, по прочтении Истории русского народа Полевого, ставит автору в вину
желание приноровить к России систему новейших историков (например, Гизо).
Поймите же и то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною
Европою, что история ее требует другой мысли, другой формулы... Не
говорите: иначе нельзя было быть. Коли было бы это правда, то историк был
бы астрономом и события жизни человечества были бы предсказаны в
календарях, как и затмения солнечные. Но провидение не алгебра. Ум
человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит
общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто
оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая - мощного,
мгновенного орудия провидения.

Согласимся, что и сегодня эти слова звучат свежо: мысли о судьбах России
связаны с критическим отношением к идее заданной наперед истории. От нее не
уйдешь, но это не равносильно слепому преклонению. Есть еще и случай. В
глазах Пушкина это и Наполеон, и Полиньяк, также и Петр, и Пугачев, и
молодой помещик Дубровский, и мелкий чиновник Евгений, беззащитный перед
лицом кумира на бронзовом коне, однако в своем мимолетном бунте дорастающий
до чудотворного строителя, на мгновение становясь равным ему. Случай
персонифицируется в отдельном человеке, но он же становится орудием
провидения, олицетворяясь в народе.

...Верхушечная цивилизация и неподвижный народ - это одна сторона медали. А
другая? Можно ли помимо власти, в поединке с империей цивилизовать бунт,
можно ли просвещенным бунтом открыть заново окно в Европу? Если же нет, то
существует ли другой выход? Иначе говоря: способна ли стать (и способна ли
остаться) вся Россия обществом личностей?.. Стоит вглядеться заново в
генезис еще одной внезапности - непосредственного превращения