"М.Гефтер. Мир миров: российский зачин (полит.)" - читать интересную книгу автора

к нам?

...От Чаадаева - сквозь весь XIX век одна мысль, одна генерализующая идея:
нет другой возможности для России включиться в человечество, как переначать
для себя все воспитание человеческого рода. Не повторить, а переначать. Для
себя, но всё, не опуская тех чужих страниц, которые не просто поучительны,
но непременны, поскольку ими заложены основы развития: преемственности
через отрицание, через критику самой историей. Чаадаев не видел, как решить
им поставленную задачу. Можно ли выучиться критике историей, если нет
истории? Можно ли начать историю, если нет стимула к критике, навыка к ней?
Заколдованный круг. Круг, однако, разрывался. Сначала странными, лишними
людьми, затем - нравственными разночинцами. От кружка к движению. От
одиночек к среде: протообществу внутри социального и политического
организма, не признававшего иных связей, кроме тех, что исходят от власти и
возвращаются к ней. Бесконечная череда схваток: социума власти с людьми,
людей с историей. Новые и новые разрывы времени. Историческая Россия
двигалась вперед поражениями. Герцен в 1850 году - Моисею Гессу (тогдашнему
стороннику Маркса): В России мы страдаем только от детской неразвитости и
от материальной нужды, но нам принадлежит будущее. И он же: Будущего нет,
оно делается людьми, и, если мы будем продолжать гнить в нашем захолустье,
может из России в самом деле выйти avortement. Тут-то и является наше дело,
наше призвание.

Какое бьющее в глаза несоответствие: нам принадлежит будущее и будущего
нет. Но какая прямота и обнаженность этой антиномии без малейшей попытки
обойти ее. Такой складывалась русская традиция критики историей. И история
же вступала в схватку с традицией, тесня ее не только извне, но и изнутри.
Все чаще - изнутри. От Апологии сумасшедшего к апологии призвания, к
апологии почвы, к апологиям духа, к апологиям дела - и к огосударствлению
почвы и призвания, духа и дела, будущего и прошлого. Схватки разыгрывались
на новых поприщах - и расширение поприща ожесточало схватки, превращая
вчерашних оппонентов в ненавистников-врагов.

...Через весь XIX век к XX. От одиночек к миллионам. От миллионов к
одиночеству. Не странно ли - одинокий Ленин? Уходящий одиноким. Один на
один со своими вопросами, на которые снова нет ответа. Просчитывал шансы
удержания вырвавшейся вперед постреволюционной России: удержания России в
Мире, удержания революции в России, двойного удержания, какому (понимал) не
сбыться, если не произойдет развития на почве цивилизации. И нэпом
возвращался к замыслу двух путей, пытаясь преобразовать его в еще не
опробованную модель революционного реформизма, социалистической
постепеновщины (с двумя ипостасями - российской и западной). И снова
опирался в своем прогнозе на Восток, на Индию, Китай и т.п., чье движение
(был убежден) направилось окончательно по общеевропейскому
капиталистическому масштабу. И, задавая - себе и другим - вопрос,
изменилась ли после Октября общая линия... мировой истории, он не давал на
него прямого ответа, но явно склонялся к отрицательному. Нет, не
изменилась. Общая и мировая - та же. Она просто не может быть иной. Ей не
дано быть иной. Если бы она была или стала иной, и ему надо было быть или
стать иным. А стать иным - поздно. Для него - поздно. А для других, для