"Фридрих Гегель. Эстетика т.4" - читать интересную книгу автора

если кто, не думая, что проникновение христианства вполне объясняется
чудесами, уже раньше задался вопросом: "Каким же должен быть век, чтобы
возможны были чудеса, да еще такие, о каких повествует история?" - если
кто-то уже сделал все эти возражения, ему не покажется удовлетворительным
ответ на поставленный выше вопрос.

Свободному Риму, покорившему сначала в Азии, позднее на Западе
множество государств, утративших свою свободу, разрушившему те немногие
свободные государства, которые не склонились бы под игом, - Риму, этому
завоевателю мира, осталась только слава потерявшего свою свободу последним.
Греческая и римская религия была религией только для свободных народов, и с
утратой свободы должны были исчезнуть и ее смысл, ее сила, ее соответствие
людям. Зачем пушки армии, если она расстреляла все свои заряды? Ей нужно
искать иного оружия. Зачем сети рыбаку, если русло реки пересохло?

Будучи свободными, они подчинялись законам, которые сами дали себе,
людям, которых сами избрали своими начальниками, они вели войны, задуманные
ими самими, жертвовали своим имуществом, своими чувствами, тысячи жизней
отдавали ради достижения одной цели, которая была их целью. Они не
наставляли и не получали наставлений, но осуществляли принципы своей
добродетели в поступках, которые вполне могли называть своими поступками.
Как в общественной, так и в частной и домашней жизни каждый был свободным
человеком, каждый жил по собственным законам. Идея своего отечества, своего
государства - вот что было тем незримым высшим началом, ради чего каждый
трудился, что побуждало его к действию, что было его конечной целью мира или
конечной целью его мира, - вот что25

видел он воплощенным в действительности или же сам помогал воплощать и
сохранять в действительности. Перед этой идеей исчезала его
индивидуальность, только для идеи требовал он сохранения и длительной жизни,
и мог осуществить это сам. Требовать же длительной или вечной жизни для себя
как индивида, вымаливать ее ему не могло прийти в голову; или приходило на
ум редко; только в минуты бездеятельности, лени мог он сильнее чувствовать
желания, касавшиеся лишь его одного. Катон обратился к платоновскому
"Федону" лишь после того, как было разрушено то, что до тех пор было высшим
порядком для него, его мир, его республика; после этого он нашел прибежище
для себя в порядке еще более высоком.

Боги их властвовали в царстве природы, царя над всем, что могло
доставить человеку радость или страдание. Они ниспосылали возвышенные
страсти, 'равно как великий дар мудрости, речи и совета. Их спрашивали о
счастливом или несчастливом исходе разных предприятий, их молили о
благоволении, благодарили за всевозможные дары. Этим владыкам природы, этому
могуществу человек мог противопоставить самого себя, свою свободу, если он
приходил в столкновение с ними. Их человеческая воля была свободна,
подчинялась своим собственным законам, им неведомы были божественные
заповеди, а если моральный закон они и называли божественным предписанием,
то он нигде не был записан и незримо правил ими ("Антигона"). При этом они
за каждым признавали право иметь свою волю, пусть добрую или злую. Добрые
видели свой долг в том, чтобы быть добрыми, но они уважали свободу другого,