"Генрих Гейне. Луккские воды" - читать интересную книгу автора

С этими словами он стал спускаться с холма, бормоча беспрестанно:
"Гумпелино - Страккино, Страккино - Гумпелино".
- Это преданный человек, - сказал маркиз, - иначе я давно бы
отделался от него, потому что он не знает этикета. При вас это ничего. Вы
ведь понимаете меня. Как вам нравится его ливрея? На ней позументов на сорок
талеров больше, чем на ливрее у слуг Ротшильда. Я испытываю внутреннее
удовольствие, когда подумаю, как он у меня совершенствуется. Временами я его
сам поучаю для его образования. Часто я говорю ему: что такое деньги?
Денежки - круглые и катятся прочь, а образование остается. Да, доктор, если
я, боже упаси, потеряю мои деньги, все же я останусь большим знатоком
искусства, знатоком живописи, музыки, поэзии. Завяжите мне глаза и сведите
меня в галерею во Флоренции, и у каждой картины, у которой вы меня
поставите, я назову имя живописца, ее написавшего, или, по крайней мере,
школу, к которой принадлежит живописец. Музыка? Заткните мне уши, и я
все-таки услышу всякую фальшивую ноту. Поэзия? Я знаю всех актрис Германии и
знаю наизусть всех поэтов. А уж природа! Я проехал двести миль, ехал дни и
ночи напролет, чтобы увидеть только одну гору в Шотландии. Но Италия все
превосходит. Как вам нравится эта местность? Что за произведение искусства?
Взгляните на деревья, на горы, на небо, на воду, там внизу, разве все это
как будто не нарисовано? Видели вы что-нибудь красивее в театрах?
Становишься, так сказать, поэтом! Стихи приходят в голову, сам не знаешь
откуда:
Под покровом сумерек в молчанье Дремлет поле, замер дальний гул;
И лишь здесь, в старинном грустном зданье,
Свой напев кузнечик затянул.
Эти торжественные слова маркиз продекламировал, весь исполненный
умиления, с просветленным лицом, глядя вниз, на смеющуюся, светом утра
озаренную долину.
244


ГЛАВА IV

Когда я однажды в прекрасный весенний день прогуливался в Берлине Под
Липами, передо мною шли две женщины и долго молчали; наконец одна из них
томно вздохнула: "Ах, эти зеленые деревья!" На что другая, молоденькая,
спросила с наивным изумлением: "Мамаша, ну что вам за дело до зеленых
деревьев?"
Я не могу не заметить, что хотя обе они и не были одеты в шелк, но
все-таки отнюдь не принадлежали к черни, да и вообще в Берлине нет черни,
разве только в высших сословиях. Что же касается этого наивного вопроса, то
он не выходит у меня из памяти. Всякий раз, когда я ловлю людей на
лицемерном восхищении природою и на прочих явных подделках, вопрос этот с
забавным смехом оживает в моей памяти. Он и теперь вспомнился мне, когда
маркиз стал декламировать, и маркиз, угадав насмешку на моих губах,
воскликнул недовольно:
- Не мешайте мне - вы ничего не понимаете в том, что естественно, вы
разорванный человек, разорванное сердце, вы, так сказать, Байрон.
Может быть, и ты, любезный читатель, принадлежишь к числу тех
благочестивых птиц, что хором подпевают этой песне о надорванности Байрона