"Генрих Гейне. Луккские воды" - читать интересную книгу автора

- песне, которую мне вот уже десять лет насвистывают и нащебечивают и
которая нашла себе отзвук, как ты только что слышал, даже под черепом
маркиза? Ах, дорогой читатель, если уж ты хочешь сокрушаться об этой
надорванности, то уж лучше сокрушайся о том, что весь мир надорван по самой
середине. А так как сердце поэта - центр мира, то в наше время оно тоже
должно самым жалостным образом надорваться. Кто хвалится, что сердце его
осталось целым, тот признается только в том, что у него прозаичное, далекое
от мира, глухое закоулочное сердце. В моем же сердце прошла великая мировая
трещина, и именно поэтому я знаю, что великие боги милостиво отличили меня
среди многих других и признали меня достойным мученического назначения
поэта.
Когда-то - в древности и в средние века - мир был целостен; несмотря
на внешнюю борьбу, все же сохранялось единство мира, и были цельные поэты.
Воздадим честь этим поэтам и порадуемся им. Но всякое подража-
245


ние их цельности есть ложь, ложь, которую насквозь видит всякий
здоровый глаз и которая не укроется от насмешки. Недавно я с большим трудом
раздобыл в Берлине стихотворения одного из таких цельных поэтов, столь
горько сетовавшего на мою байроническую надорванность, и его фальшивая
свежесть, его нежная восприимчивость к природе, словно свежим сеном
пахнувшая на меня из книги, так на меня подействовала, что мое бедное
сердце, давно уже надорванное, чуть не разорвалось от смеха, и я невольно
воскликнул: "Дорогой мой интендантский советник Вильгельм Нейман, что вам за
дело до зеленых деревьев?"
- Вы разорванный человек, так сказать Байрон,- повторял маркиз, все
еще просветленно глядя на долину и щелкая время от времени языком в
благоговейном восхищении.-Боже, боже! Все точно нарисовано.
Бедный Байрон! В таком безмятежном наслаждении тебе было отказано! Было
ли сердце твое так испорчено, 'что ты мог только созерцать природу,
изображать ее даже, но не мог находить в ней блаженства? Или прав Биши
Шелли, когда он утверждает, что ты подсмотрел природу в ее целомудренной
наготе и был разорван за то, подобно Актеону, ее собаками!
Довольно об этом; перед нами теперь - предмет более приятный, а именно
жилище синьор Летиции и Франчески, маленький белый домик, который как будто
еще пребывает в неглиже; спереди у него два больших круглых окна, а высоко
вытянувшиеся виноградные лозы свешивают над ними свои длинные отростки; это
похоже на то, как будто пышные зеленые кудри спустились на глаза домика. Мы
подходим к дверям - и уже до нас доносится звонкая сутолока, льющиеся
трели, аккорды гитары и смех.
ГЛАВА V

Синьора Летиция, пятидесятилетняя юная роза, лежала в постели, напевала
и болтала со своими двумя поклонниками, из которых один сидел перед ней на
низенькой скамейке, а другой, развалившись в большом кресле, играл на
гитаре. В соседней комнате тоже по временам как бы вспархивали обрывки
нежной песни или еще бо-
246