"Николай Эдуардович Гейнце. Скудные дни Великого Новгорода (Повесть) " - читать интересную книгу автора

дьявольского наваждения, колдовства; картинами, навеянными на него хитрым
любимцем.
Являлось решение: "побороть силу дьявольскую".
В этой-то борьбе с самим собою провел государь мучительную ночь
накануне назначенного утра "царского суда".
Была минута, когда государь совсем уже решил бросить новгородский
розыск, положить на совесть обвиняемым смутное сплетение мнимых ветвей
заговора, выпустить Пимена и всех заключенных, да и ускакать, не
оглядываясь, в Александровскую слободу.
Отравление брата, вина которого представлялась порой измученной
совести царя далеко не доказанной, сильно повлияло на такое направление
его мыслей.
Это было на рассвете, и с этим решением Иоанн забылся чутким утренним
сном.
Прерванный приходом духовника, он не укрепил царя, а напротив, привел
в еще более раздражительное состояние нравственно убитого венценосца.
Вслед за духовником вошел в опочивальню царя Григорий Лукьянович и,
воспользовавшись царским настроением, стал снова возводить гору обвинений
на попов, монахов и властей новгородских. По его словам, они покрывали
знахарей и ведуний, которые, под видом юродивых, беспрепятственно
расхаживали по городу и предсказывали народу, что под правлением князя
Владимира Андреевича и под покровительною сенью ляшского господства
окончатся все беды новгородские, что всюду будет довольство и обилие,
вместо теперешнего упадка и скудости, вызванных рядом неурожайных лет.
Попы, монахи и власти, по словам Малюты, внушали своим пасомым и
подначальным верить этим предсказаниям.
Мысли царя, под влиянием речей Малюты, снова поколебались; это
окончательно лишило сил болезненно возбужденный организм Грозного.
Ум его в таком состоянии делался способен на одни лихорадочные скачки
и легко приходил к самым нелогичным выводам, поддаваясь попеременно
паническому страху и гневному раздражению.
Бледный, с горящими дикой яростью глазами, выехал Иоанн на место
"царского суда", конь-о-конь с царевичем Иваном, сопровождаемый блестящей
свитой московских бояр и опричников.
Сойдя с коня, государь, опираясь на руку сына, поднялся по ступеням
и, подойдя к своему престолу, остановился, обернулся к народу, несметными
толпами окружавшему место "суда", и сказал:
- Новгородцы! Приступаю к суду над крамольниками... не кладу опалы на
невинных... Горе тем, кто вздумает запираться и не отвечать по совести, о
чем спросят его... Я сам выслушаю все... Не допущу крамолы; казню
нечестие... Не обманет меня упорное отрицание или молчание!.. Толикое зло
вызовет злейшую кару...
Голос царя дрожал от волнения, но был звучен и полон гнева.
Кругом у подножия царского престола царила мертвая тишина.
Народ в толпе инстинктивно жался друг к другу. Многие любовались
зрелищем царского величия, не понимая рокового значения происходившего.
Царь воссел на престол. По правую руку его сел в кресло царевич. По
левую встал Григорий Лукьянович Малюта-Скуратов.
Лицо последнего было страшнее обыкновенного от игравшей на его
толстых чувственных губах улыбки злобной радости.