"Николай Эдуардович Гейнце. Мелкие рассказы " - читать интересную книгу автора

обстановки на состояние духа посетителей. Существуют комнаты, в которых
чувствуют себя глупыми; в других, напротив - остроумными. Иные наводят
грусть, несмотря на то, что светлы и блестящи: другие же - веселят, хотя в
них преобладают темные цвета. Наш глаз, как и наше сердце, имеет свои
симпатии и антипатии, которыми не делится с нами, но сообщает их
совершенно неожиданно нашему настроению. Обстановка производит впечатление
на нашу нравственную природу, как воздух лесов, моря или гор на
физическую.
Я сел на диван и совершенно утонул во множестве подушек. Мне
показалось, что этот диван именно был сделан для меня, исключительно по
моему личному вкусу.
Я стал осматриваться кругом. Не было ничего кричащего, бросающегося в
глаза. Все чрезвычайно скромные, но дорогие вещи, редкая старинная мебель,
занавеси из восточной материи и женский портрет на стене. Поясной портрет
небольшой величины. Изображенная на нем женщина была причесана гладко и
скромно, с почти печальной улыбкой на устах. Вследствие ли этой прически,
или же поразившего меня выражения ее лица, но никогда еще не один портрет
женщины не казался мне более уместным, как этот, - в этой квартире. Почти
все те, которые я видел прежде, изображали женщин в изысканных нарядах,
тщательно причесанных, или же в рассчитанном неглиже, но всегда с
выражением лиц, красноречиво говорящих, что они позируют не только перед
художником, их рисующим, но и перед всеми теми, кто будет смотреть на их
портреты.
Иные были изображены во весь рост, во всей их роскошной красоте, с
горделивым выражением лица, которого не могли сохранять постоянно в
обыденной жизни; другие казались жеманными даже на мертвом полотне; и у
всех было что-нибудь: цветок, брошка, складка платья или губ, написанные
художником для эффекта. Сняты ли они в шляпе, с кружевами на голове, или
же простоволосые, - в них всегда сыщется что-нибудь неестественное. Что
именно? Это трудно определить, особенно, когда не знаешь оригиналов, но
это чувствуется. Они кажутся приехавшими в гости к людям, которым они
хотят нравиться и показываются во всем своем блеске; и они усвоили себе,
изучили те или другие манеры, то скромные, то напыщенные.
Что же сказать о той, которая была предо мной теперь? Она казалась у
себя, и одна. Да она одна, так как она улыбается, как улыбаются только
наедине, вспоминая о прошлом, отчасти грустно, отчасти нежно, но не так,
как улыбаются в присутствии посторонних. Она казалась настолько одинаковой
и находящейся у себя, что вносила во всю эту большую квартиру впечатление
какой-то странной пустоты. Она жила в ней, наполняла и оживляла ее одна, в
комнате могло быть множество народа, все могли говорить, смеяться, даже
петь, но она всегда казалась одна, с ее улыбкой одиночества, а между тем
одна она могла и оживлять эту комнату своим взглядом с портрета.
Этот взгляд был устремлен в пространство. Он, пристальный и
ласкающий, покоился на мне, но не видал меня. Все портреты знают, что их
будут созерцать, и отвечают глазам глазами, которые неотступно следят за
нами, с момента нашего входа и до нашего выхода из комнаты, где они
находятся.
Этот же портрет не видел меня, не видел ничего, несмотря на то, что
его взгляд прямо направлялся на меня.
Я припомнил слова цыганского романса: