"Вильгельм Генацино. Женщина, квартира, роман " - читать интересную книгу автора

упускал ни малейшей возможности пропеть горничной (в лифте, на кухне, в
гардеробной, в прачечной) самые новые и моднейшие шлягеры. Робкой девушке
нравился этот веселый малый, но в душе она считала его проходимцем и не
подпускала близко к себе. Но потом вдруг выяснилось, что на самом деле этот
разбитной малый вовсе никакой не бездельник и даже не кельнер, а очень
одаренный и прилежный студент, перед которым открывается блестящая карьера,
к тому же он только что получил очень даже неплохое наследство. Теперь
девушка понимает, что мнимый кельнер пел исключительно для того, чтобы
завоевать ее любовь, и этот перспективный молодой человек достоин в
действительности всяческого уважения, и незачем ей медлить и отказывать ему
в своей любви. Фильм длился больше часа и состоял из беспрестанно сменявших
друг друга сцен, напичканных надуманными неувязками и другими насквозь
лживыми условностями. Его важнейшие составляющие (слабая драматургия,
дурацкие диалоги, глупейший сюжет, заранее предугадываемое развитие фабулы)
являли собой удручающий примитивизм. Особенно неприятны были эти
бесчисленные, абсолютно немотивированные вставные музыкальные номера Петера
Александера. Тем не менее ничего такого не было в рецензии, которую я
написал на следующее утро.
Она начиналась словами: "В своем новом музыкальном фильме Петер
Александер одарил нас целым букетом дивных мелодий... робкая горничная по
имени Эльфи тоже не смогла устоять перед его чарующим шармом... так
кажущийся поначалу несерьезным и легкомысленным кельнер превращается
постепенно во всерьез воспринимаемого жениха, в финале ему отданы всеобщие
симпатии..." Ведь до этого я много лет читал все рецензии на фильмы в той
газете, в которую писал теперь сам. Они всегда занимали не больше пятнадцати
печатных строк и не представляли собой ничего другого, кроме приторного и
обильно посыпанного сверху сахарной пудрой пересказа содержания. То, что мои
ощущения в кино и моя рецензия в газете были абсолютно разные вещи, мне
нисколько не мешало, во всяком случае в процессе написания текста.
Около полудня, я только что вытащил из машинки страницу с рецензией на
фильм, в кабинет вошел мужчина с окладистой бородой, в руках он держал
портфель. Он взял стул и сел напротив меня по другую сторону стола. На вид
лет пятидесяти-шестидесяти, с изнеженными руками, которые моя мать
непременно окрестила бы руками художника. На нем был костюм военного, может,
даже еще довоенного времени. Он открыл портфель и вынул исписанные страницы,
назвав их "набором". Слово "набор" должно было бы по логике насторожить
меня, но я сидел по другую сторону стола и был испуган, потому что этот
человек чего-то хотел от меня. А кроме того, он мне нравился. Я был склонен
тогда видеть в таких старых, неухоженных, говорящих тихим голосом мужчинах
мудрых одиночек-отшельников. Он протянул мне через стол свой "набор". Это
была копия письма, длиной в шестнадцать страниц, канцлеру ФРГ Аденауэру.
"Это мои предложения по обеспечению продовольствием восточных областей, -
сказал мужчина. Поверх обращения к канцлеру стояло набранное вразрядку слово
"ПРОШЕНИЕ". - Федеральному канцлеру известно, что я занимаюсь этими
вопросами", - сказал мужчина. Я наконец-то вздрогнул и стал лихорадочно
думать, как мне избавиться от этого человека. А он уже заявил, что я должен
немедленно опубликовать его обращение к канцлеру потому что на востоке
страны голодают. К сожалению, в сложившейся ситуации я допустил ошибку. Я
взял из его рук прошение и положил справа от себя на стопку других
рукописей. Этот жест привел мужчину в необычайное возбуждение, вселив в него