"Вильгельм Генацино. Зонтик на этот день" - читать интересную книгу автора

понять так, что Химмельсбах сам принадлежит к числу тех фотографов, которых
слишком много. Потом Химмельсбах заявил мне, будто пустил меня пожить только
потому, что боялся оставлять квартиру без присмотра - вдруг кто заберется. Я
думаю, он уже давно забросил свое фотографирование. Во всяком случае он
перестал повсюду таскать с собою камеру. И снова, как и в случае с Сюзанной,
я призываю на помощь всех святых, чтобы он меня не заметил. Я поминаю
недобрым словом проклятую инвалидку - если бы не она, меня бы давно уже
здесь не было. Химмельсбах так занят собой, что не замечает ничего вокруг.
Ботинки у него какие-то серые и заскорузлые - наверное, не чистит. Он бродит
по парфюмерному отделу и пробует духи. Берет в руку пробный флакончик и
прыскает сначала на ладонь, а потом на запястье. Он фукает и фукает, только
и слышно: пшшш, пшшш. Боже ты мой, думаю я, вот что сделалось с
Химмельсбахом. душится на халяву в универмагах пробными духами и еще считает
себя, наверное, суперменом. Я вижу, он превратился в дряхлое привидение, в
пшик, в существо, которое никогда не вернет взятые в долг деньги. С трудом
мне удается слегка смягчить свой взгляд, хотя бы на несколько секунд. Если
Химмельсбах меня сейчас обнаружит, пусть считает, что я такой весь мягкий. И
тогда, может быть, несмотря на холодную комнату и невозвращенный долг, нам
все-таки удастся поговорить и одержать победу над хитрой судьбой, так и
норовящей поставить нас в неловкое положение. Но ничего не происходит.
Химмельсбах не может оторваться от флаконов, он продолжает самозабвенно
душиться и вот теперь опрыскал даже свою рубашку. Он не замечает, что
продавпщцы уже смеются над ним. Мне нужно было бы заступиться, защитить его,
но я не в силах сделать это, потому что в душе я тоже смеюсь над ним. Чуть
позже я ловлю себя на том, что, потеряв его из виду, я несказанно радуюсь и
только почему-то все бормочу себе под нос: пшшш, пшшш, пшшшш.

2

После всех этих приключений у меня пропало всякое желание покупать
сегодня носки. Незапланированная покупка бритв и так достаточно потрепала
мне нервы. Носки не убегут, сегодня они мне не нужны, завтра тоже, да и
послезавтра они понадобятся мне не то чтобы сразу. К тому же у меня появится
еще одна причина вылезти из своей квартиры и отправиться в город. Дело в
том, что помимо разработанной мной стратегии защиты от воспоминаний о
детстве в процессе ходьбы у меня есть еще одна веская причина по возможности
избегать длительного пребывания в собственной квартире, возвращаться в
которую я не спешу, предпочитая как можно больше времени проводить на улице.
Честно говоря, сейчас я не в состоянии говорить об этой, второй, причине,
равно как я не могу о ней ни думать, ни размышлять. Помехой тому
труднообъяснимое обстоятельство, связанное с тем, что именно сейчас, когда я
вышел из универмага, я ни с того ни с сего вспомнил об одной моей давнишней
идее, о которой я уже и думать забыл. Лет пятнадцать назад я попытался
представить себе, как буду умирать, и мне почему-то подумалось, что у моей
постели обязательно должны сидеть две полуобнаженные женщины - одна слева,
другая справа. При этом они должны сидеть так, чтобы я мог легко потрогать
рукою их обнаженную грудь. Мне казалось тогда, что это прикосновение будет
действовать на меня успокаивающе и облегчит мне процесс ухода из жизни.
Целыми днями я размышлял о том, кого бы из знакомых женщин заранее спросить,
не согласятся ли они, когда дойдет до дела, оказать мне эту последнюю