"Жан Жене. Дневник вора" - читать интересную книгу автора

мной, чтобы я овладел ею и победил. Стану ли я еще более гнусным, еще более
презираемым, докачусь ли до крайней точки, о которой мне пока ничего не
известно, но которая, видимо, предначертана эстетическим, а также
нравственным поиском? Проказа, с которой я сравниваю наше состояние,
вызывает раздражение тканей, и больной чешется; он возбуждается. Проказа
тешит себя и прославляет свою боль в одинокой любви. Нищета созидала нас.
Странствуя по Испании, мы носили в себе тайное, скрытое, лишенное спеси
величие. Наши жесты становились все более смиренными, все более потухшими,
по мере того как костер смирения, дававший нам жизнь, разгорался сильнее.
Так, мой талант проявлялся в том, чтобы придать высокий смысл столь убогой
действительности (я пока не говорю о литературном таланте). Этот опыт принес
мне немалую пользу, что позволяет мне до сих пор ласково улыбаться самым
жалким отбросам - будь то люди или вещи - вплоть до рвоты, вплоть до слюны,
брызжущей в лицо моей матери, вплоть до ваших испражнений. Я сохраню в душе
память о себе, когда я был нищим.
Я хотел уподобиться женщине, которая втайне от всех держала у себя в
доме дочь - отвратительное, безобразное, тупое, бесцветное чудовище,
хрюкающее и передвигающееся на четвереньках. Когда она рожала, ее отчаяние,
без сомнения, было так велико, что стало смыслом ее жизни. Она решила любить
этого монстра, любить уродство, вышедшее из ее чрева, где оно созрело, и
благоговейно взращивала его. Внутри себя она воздвигла алтарь, где хранила
память о монстре. С благоговейной заботой, нежными руками, невзирая на
мозоли от каждодневных трудов, с осознанным ожесточением, присущим
отчаявшимся, она восстала против этого мира, противопоставив ему чудовище,
которое приобрело размеры целого мира и его могущество. Оно стало исходной
точкой для новых принципов, с которыми беспрестанно сражались силы этого
мира; они приходили, чтобы сокрушить эту женщину, но неизменно наталкивались
на стены крепости, где была заточена ее дочь.[9]

Но поскольку иногда приходилось воровать, нам были знакомы также
светлые земные прелести дерзости. Перед тем как лечь спать, старший давал
нам советы. Например, мы наведывались с фальшивыми документами в разные
консульства, заявляя о своем желании вернуться на родину. Консул, тронутый
или раздосадованный нашими жалобами и замызганным видом, вручал нам
железнодорожный билет до пограничной станции. Старший продавал его на
барселонском вокзале. Он наводил нас также на церкви, которые можно было
ограбить - на что не решались испанцы, - или роскошные виллы; кроме того, он
приводил к нам английских или голландских матросов, которым мы должны были
отдаваться за несколько песет.
Так время от времени мы воровали, и каждое ограбление было для нас
мимолетным глотком воздуха. Каждому ночному походу предшествует бдение над
оружием. Нервозность, вызванная страхом, порой тревогой, приводит в
состояние, граничащее с религиозным экстазом. У меня появляется склонность
толковать любое событие. Вещи становятся предвестницами удачи. Я хочу
задобрить неведомые силы, от которых, как мне кажется, зависит удачный исход
авантюры. Итак, я пытаюсь задобрить их добродетельными поступками, прежде
всего милосердием: я подаю нищим чаще и больше, уступаю место старикам,
перевожу слепых через дорогу и т. д. Таким образом я как бы признаю, что
воровство находится под покровительством Бога, которому нравятся
нравственные деяния. Эти попытки забросить сомнительную сеть, куда попадет