"Валерий Генкин, Александр Кацура. Похищение" - читать интересную книгу автора

форель, пиццу, горшок щей) и спокойного за свою судьбу, меж тем как судьба
подбирается к нему с гнусными намерениями. "У меня свои виды на тебя,
Питер,- говорит судьба.- Ты, Пьер, обжора. Чревоугодник. Раб желудка, вот ты
кто, Петруччо. Нельзя без омерзения смотреть, как ты жрешь эти пельмени. А
потому мокнуть тебе в зловонной жиже до Страшного суда" [ Тут Андрис, видимо
от волнения, впал в анахронизм. Ну, положим, электричкой он мог назвать
какой-нибудь электровагон на магнитной подвеске, снующий туда-сюда по
вакуумному тоннелю. Но ветчина, пельмени - мыслимо ли такое непотребство в
просвещенный и, как мы выяснили в предыдущей главе, вегетарианский век,
славный умеренностью и предпочтительным употреблением в пищу целебных
морковных котлеток и чая из чабреца и зверобоя? ].
Поехали дальше. Круг четвертый. Скряги и расточители сшибаются стенка
на стенку. Мне почему-то жаль и тех и других. Жизнь скупца и так
безрадостна: отказываешь себе во всем, куска недоедаешь - и, здрасте,
получай в морду. А те, что с широтою и блеском раздают свое добро, вообще
мне симпатичны [ И мне тоже. А ты, Владимир, разве не испытывал желания
послать кому-нибудь в дар караван верблюдов, груженных слоновой костью и
благовониями? ]. И вдруг - на тебе, пожалуйте в четвертый круг на вечное
поселение, со скрягами драться.
Проблеск справедливого воздаяния усматриваю я в круге пятом, где вязнут
в болоте гневные. Действительно, согнать всех хамов в одно место, где каждый
может хорошо постоять за себя,- удачная мысль. Никто не ограничивает их
свирепости. Рви друг друга в клочья ко всеобщему удовольствию. Но дальше -
зрелище, ранящее сердце. В огненных могилах шестого круга пылают еретики и
атеисты. Среди них Эпикур. А скольким предстоит туда попасть!
Богатейшая коллекция мучеников собрана в круге седьмом. Чтобы привести
все это в относительный порядок, пришлось расселить постояльцев по разным
зонам. В первой мы, наконец, находим кое-кого из наших подсудимых. Кто там
варится в кровавом кипятке? Так это ж Александр Македонский собственной
персоной.
Давно пора. Дионисий Сиракузский, злобный тиран. Поделом. Бич Божий
Аттила, опустошитель Европы,- туда его. Секст Тарквиний, что вырезал целый
город и довел до самоубийства несчастную Лукрецию. В тот же красный бульон
швырнул бы Данте многие сотни мерзавцев, в коронах и без, с большим усердием
вершивших насилие над ближним. А рядом, в соседней зоне, томятся
превращенные в сухие деревья насильники над собою - самоубийцы.
Быть может, та же Лукреция. Увы! Тяготы жизни, потеря любимых,
угрызения совести толкают наименее толстокожих из рода человеческого к
страшному решению в отчаянной надежде на покой.
Сострадания заслуживают они, не кары! Эх, Алигьери... В третьей,
последней, зоне - насильники над Божеством. Вид наказания - экспозиция
обнаженного грешника огненному дождю. За богохульство! Не мелочно ли со
стороны Всеблагого, Всемогущего, Всевсякого?
Чем глубже мы спускаемся, тем тяжелее, по мысли Данте, грех.
Конечно, не стоит валить в кучу купца, бьющего зеркала в "Яре",
старателя в парчовых портянках и нашего с тобой приятеля Мишу, безотказного
до такой степени, что, беря у него в долг очередную пятерку, я испытываю
стыд охотника, который стреляет по сидящей утке.
В круге восьмом казнятся обманщики - что же, обман гнуснее насилия?
Здравый смысл восстает. Обманщики распиханы по рвам и траншеям.