"Валерий Генкин, Александр Кацура. Похищение" - читать интересную книгу автора

Обольстителей и сводников бичуют бесы. Туда каким-то чудом попал Ясон,
который, как показало углубленное изучение его жизненного пути, до встречи с
Медеей обольстил лемносскую царицу Гипсипилу [Андрису, мне кажется, не
хватает тут личной заинтересованности. Его речь становится чересчур
холодной, академичной. В самом деле, что ему Ясон? Что нам Ясон? Что нам Дон
Жуан и Казакова, которых осудили бы по той же статье? Я холоден к этим
виртуозам любви, хотя и признаю, что кнутобоище не для них. Но при мысли о
том же Мише, чьи доброта и безотказность распространяются и на женщин, я
кричу: "Нет! Долой этот абсурдный закон, предписывающий добряку и красавцу
терпеть удары нагаек на своей атлетической спине". ]. Мелькают щели с
льстецами, влипшими в зловонный кал, продавцами церковных должностей, чьи
пятки прижигают черти, прорицателями - скрученными и пораженными немотой.
Наказали последних остроумно: повернули лицом к собственной спине и лишили
речи. Дескать, непостижимо будущее. Долой прогноз.
Фантасты, знайте, что вас ждет. А вот изо рва ползет запах соснового
бора в знойный июльский полдень. То мздоимцы плавают в кипящей смоле. В
свинцовых мантиях плетутся лицемеры, топча распятого тремя колами главного
из них - Каиафу. Не постигаю, почему причтен сей клирик к лицемерам. Не
искренен ли он был, утверждая, что смерть Иисуса убережет от гнева римлян
весь народ иудейский? Однако - дальше, дальше, дальше. Вот Одиссей и Диомед,
заключенные в огненные оболочки,- приговор военной хитрости. В толпе
клеветников, которых треплет лихорадка, раздувает водянка, мучит чесотка,
мелькнула обезумевшая от страсти жена Потифара, возведшая напраслину на
Иосифа и тем, по капризному решению судьбы, обеспечившая его взлет к славе.
В искромсанном теле с зияющим нутром - казнь для зачинщиков раздора - я
узнаю Магомета. И покидаю этот круг...
Здесь, Владимир, я вынужден остановить Андриса. На сей раз просто
невозможно ограничиться сноской. Рервик так спокойно прошел мимо терзаемого
в аду Магомета, а ведь это ярчайшая иллюстрация непригодности Дантовой
преисподней для восстановления справедливости. Решительно не могу молчать. И
посвящаю Магомету нижеследующее отступление Юноша, смуглый и тощий, редко
появлялся на главной площади Мекки у стен кубического храма. Да и когда ему
было глазеть на неиссякаемый ручей паломников к Черному камню? Овцы не
станут ждать, пока пастух наглядится на цветастую и пахучую мекканскую
толпу. Но когда толкался он у колодцев и постоялых дворов среди торговцев
изюмом из оазиса Таиф, серебряными слитками из северных рудников, йеменскими
благовониями и всеисцеляющим ревенем, слоновой костью и рабами из Африки,
индийскими пряностями, китайским шелком, византийским бархатом, когда стоял
он в этой круговерти, оглушаемый ревом ослов и верблюдов, смутная тревога
поселялась в его душе. "Отец,- попросил он как-то Абу Талиба, старейшину
рода,- ведь и ты посылаешь караваны, я знаю. Разве не возил Омар кож в
Палестину? А большой табун не погнал ли Асакир византийскому императору?
Пусти и меня с караваном".
- "Куда тебе, бедняга,- качал головой старик.- Или забыл ты о своем
недуге? Кто поможет тебе в пути, если в полную луну постигнет тебя приступ,
и ты станешь кататься по земле, есть песок и раздирать одежду?"
И немощный мальчик возвращался к своим баранам в буквальном смысле
слова и снова брал в руки пастушеский посох с крючкообразно загнутым верхним
концом.
Как проклинал он болезнь, делавшую его не пригодным ни для какого