"Валерий Генкин, Александр Кацура. Похищение" - читать интересную книгу автора

ремесла, кроме пастушества! Однако время шло. Вольная жизнь на пастбищах и
простая пища сделали свое дело. Приступы повторялись все реже, пока не
прекратились вовсе. Но лишь в двадцать с лишним лет удалось Мухаммеду
изменить свою судьбу.

К тому времени случалось ему ходить с караваном и в Сирию и в Йемен -
пока простым погонщиком. Добрая слава, которую заслужил расторопный и
честный Мухаммед, дошла до Хадиджи, богатой вдовы из Мекки. Почтенная
женщина сорока с лишним лет взяла его в услужение. Теперь он водил караваны
своей хозяйки. Но когда пестрота мира стала ему доступна, Мухаммед потерял к
ней интерес. Все больше времени проводил он в уединении. Забытые приступы
стали возвращаться к нему. Но теперь он не бился в припадках, не катался по
земле. Мухаммеду являлись видения и звуки иного мира, и он боялся признаться
в этом даже Абу Талибу, который всегда был добр к нему, даже Хадидже,
которая его полюбила.
А вскоре после их свадьбы он поделился с Хадиджой страшным для
суеверного араба подозрением: "Я вижу свет, я слышу шум и лязг, а иногда
голоса. Я, наверно, одержим духами. Мне страшно, Хадиджа". И женщина, в
чувствах которой смешались нежность жены и самоотречение матери, утешала его
как могла. Проходили дни.
И снова, бледный и худой, бродил Мухаммед вокруг холма близ Мекки,
взывая о помощи к богам. Не раз взбирался он на вершину и подходил к обрыву.
Здесь вспоминал он мерную речь монаханесторианца о Богб-отце, чей голос
прозвучал когда-то в сердце Исы, сына Мариам. Голос, возвещавший о будущем
небесном царстве, но и о предваряющем это царство Страшном суде. И вот
однажды...
У меня нет сомнения, что в чистом поэтическом восторге Мухаммед
действительно услышал этот голос. Через пятьсот лет другой поэт и мудрец
скажет: "Если слова в сновидении ясны и отчетливы, а говорящего не видно,
значит, произносит их Бог". Правда, Мухаммед не посмел принять эти звуки за
голос самого Бога. То был, как сказано, посредник - Джибрил. В смятенных и
полных страсти стихах сообщает Мухаммед соотечественникам первые наставления
единого Бога. Он захлебывается, спешит. Не договаривает фраз.
И мощный напор откровений, ставших впоследствии первыми сурами Корана,
сумасшедшая фантазия, дробный ритмический узор - не мыслей, скорее звуков -
обрушиваются на слушателей и... разбиваются о враждебность шейхов, холодный
здравый смысл купцов, суровый герметизм иудеев. А Мухаммед твердит, что
послан на землю возродить веру Ибрагима, оскорбленную идолопоклонством
бедуинов, обожествлением Исы христианами, попранием священных заветов
евреями. Стихи возникают в его мозгу уже готовыми подобно тому, как
Кольриджу явились строки Кубла Хана. Немногочисленные друзья боятся за
Мухаммеда. Их тревожит его состояние крайнего телесного изнеможения. А
другие... Когда он с яростью осуждает мерзости язычества - в том числе
обычай закапывать живыми новорожденных девочек,- когда объявляет, что нет
божества, кроме единого Бога, когда рассказывает древние легенды о пророках,
его встречают насмешками и презрением. "Он слышал эти байки от христианина,
что торгует браслетами у главного фонтана",- говорили о Мухаммеде. "Сотвори
чудо!" - ерничали продавцы шербета и банщики. Женщины показывали на него
пальцем и шептались: "С такими деньгами Хадиджа могла найти себе почтенного
человека, пусть и постарше этого сумасшедшего". Лишь верная Хадиджа была с