"Валерий Генкин, Александр Кацура. Похищение" - читать интересную книгу автора

понимание, что одна лишь фраза поэта - "Давай ронять слова, как сад - янтарь
и цедру, рассеянно и щедро, едва, едва, едва" - больше говорит о текучей,
неуловимой материи языка, чем все мои построения.
Однако оставим это. Слова, говорил Рассел, служат для того, чтобы можно
было заниматься иными предметами, чем сами слова.
Необходимость и свобода в языке - лишь тень проблемы того же свойства,
присущей жизни. Вот мы и вернулись к нашему разговору, прочно засевшему в
моей памяти. О народе и тиране, свободе и власти, возмездии и исторической
справедливости. Не уместнее ли здесь, как и в языковых штудиях, не громоздя
умозаключений, обратиться к средствам литературным? Попробуй-ка, друг
Владимир, на зуб замысел, который излагаю в самом общем виде.
Помнишь недавнее сообщение о том, что в пригороде одной восточной
столицы собрались главари кхмерских группировок с призрачной целью
восстановить власть полпотовских изуверов? Еще раньше я задумывался, почему
у нынешнего правительства Камбоджи не возникает желания выкрасть того же Пол
Пота или там жуткого Иенг Сари, чтобы публично их в Пном, скажем, Пене
судить?
Или возникает, да непросто подобное осуществить? А представить только:
шумный процесс, корреспонденты со всего света - вот они, зловещие ангелы
геноцида, выродки, уничтожавшие собственный народ. Кости миллионов вопиют,
пепел стучит в сердца живых...
А взять народное восстание в Румынии. И здесь с судом ничего не вышло.
Диктатора и его злодейку-супругу поспешно и, в сущности, тайно расстреляли.
А мир уже, кажется, набирал воздуха в грудь - следить за обстоятельным, быть
может, многомесячным процессом, где вылезали бы на белый свет все гнусности
кровавого режима, того, где на партийных съездах вышколенные функционеры
пели осанну плюгавому тирану. А сколько нацистских преступников пряталось и
по сей день прячется от возмездия в экзотических странах и иных местах
планеты? Сталинские палачи среднего и мелкого масштаба вообще не имеют нужды
скрываться, ибо юридически чисты перед законом. Но писать роман об Анастасио
Сомосе, папаше Дювалье, о Лаврентии Берии и Альфредо Стреснере, о Николае
Ежове и Николае Чаушеску, о каких-нибудь Вышинском и Курском или том же Пол
Поте не кажется мне возможным без основательного знакомства с документами, а
лучше и людьми - как сообщниками, так и жертвами. Представим себе роман о
Пол Поте. Как начнем? Да хоть бы так. Юный кхмер торопится на лекцию в
Сорбонну.
Смех парижанок, чудесные маленькие кафе. Где-то играет аккордеон, в
омытом дождем крыле "ситроена" отражается Нотр-Дам.
В общем - пятьсот лет европейской гуманистической культуры.
И вдруг - ах! - кетменем по затылку.
Нет, такое писать - какие нервы нужны! Выдержать, вынести конкретность
этой судьбы, реальность этого характера... На то я - признаюсь со всей
откровенностью - никак не способен. Традиции фантастики влекут на иные
тропы. И вот возникают в мозгу зыбкие контуры причудливого повествования,
где в различных уголках условного пространства можно не только разместить
интригу похищения и раскаленную публицистику суда, но и поставить немало
философских, психологических, нравственных вопросов. Например, таких:
1. Справедлива ли сама идея возмездия в масштабах вселенной и вечности?
Ведь в мире вымысла исторических преступников, кои не успели при жизни
расплатиться за грехи, можно каким-нибудь приемом и с того света тягать к