"Игорь Гергенредер. Степовой Гулеван" - читать интересную книгу автора

палец - на спусковой собачке. Женщина-руководитель подойдёт посмотрит: палец
не убран? Нет.
Ей туда, в комнату, и питание носили. Макароны по-флотски, с молотым
мясом отварным; хлеб с горчицей и молочный суп. Ещё чаю горячего много пила,
вприкуску с халвой.
Проходят две недели, три...А тут по всей торговой сети - переучёт,
ревизия. Инвентаризация к тому же... Ну и решили не избегать проверки груза.
Открыли - в секрете, конечно. Комиссия, всё как положено: распаковали -
а там ничего. Пусто! Никакого Назария Парменыча! Над чем профессора
старались - и следка этого нет.
Главный в комиссии, председатель, - плюх в обморок! Один ревизор с ума
спятил: сел на пол, коленки руками в обхват и башку к ним прижал. Его хотят
поднять, а рук не разомкнёшь. Окостенел и всё!
Так, сиднем, потом и расстреляли. Но раньше особист прилетел из Москвы
самолётом и ту женщину расстрелял. Прошляпила недопустимость!
Отправили её от нас, уже расстрелянную, в товарном вагоне, под конвоем
с овчарками. А тех, в демисезонках, отдали нашим местным безопасникам. Они
их того-сего: подрали. Глазенапы вырвали у них. Упокоили отбиваловкой.
В ту пору у нас уже случай вязался за случаем. По окрестностям. В одном
дворе - никого, окромя хозяев, и вдруг кто-то как чихнёт! Чох такой, что
козёл от испуга и кинься - на закрытые ворота. В расшибку! А в суходольном
лесу стали видать - кто-то погуливает по ночам вроде как со светом: фонарь
не фонарь. Гуляет и похохатывает.
Одна молодка ходила за Илек к поселковым: взаймы взять. В зиму-де
свинью зарежем - отдам. В раймаг завернула тоже, за солёным. Домой
воротилась и свекрови напрямки: "Я сейчас в сузёмке пожила с самим!" - "С
каким самим, желательно знать?" - "С Гулеваном, старая ты матюгальница!" -
да селёдку хвостом впихни свекрови в рот.
Соседки, вторая-третья, тут же прознали: кто, мол, по степи стал
гулеванить, а?.. Девчушки в поле колоски собирали - прибегли домой. И
бригадир прибежал. Все и рассказывают: шёл человек по меже, играл на баяне.
Глядят, а он без порток! Срам весь как есть оголённый. Играет и поёт:

Ехал на ярмарку Ванька-холуй,
За две копейки показывал ...

То-то и поклонись певцу! Понизу - мужик, а всё одно барин, как в бане
попарен. От смерти пасомый - вхож в избу и в хоромы. Стал он лишенец, да не
стал кладень, дошёл жар до поленниц - так и зовём: "Дядя!"
Цветёт советская власть, любознательная - страсть! - и едет из Бухары
Бухарин. На возврате в Москву: отпускной. В нашем климате окрылился: то ему
подай, это. "Недельку, - говорит, - выделю на гостеванье". Куда только нос
не сунул... Лебедицы непуганы - он их и набей номерной дробью.
Места у нас тихие-тихие, но телеграфные столбы смолёные: проведено, куда
надо. Бухарин в столицу, ему про главное - ничего. Но начинают шить
вредительство, диверсию, отравление народа. Как у них заведено, он на эти
обвинения поддаёт вовстречь. Подмахивает: да, мол, так! А сам: ишь, как
присахарило-де ко мне! С чего?
Не понимал насчёт Назария Парменыча и его лебедиц. А кто понимал - один
вразумляющий человек - его не привлекало жевать и в рот класть. Лишь бы,