"Игорь Гергенредер. Степовой Гулеван" - читать интересную книгу автора

недомерок, а то: заяц с топотком, гусак с гоготком, а скок до упора - что от
суженого, что от вора.
Этак всё собрание и съехало на фальшь. Когда взрык попёр - сперва
подумали на двоих. Они, мол, вздохнули-рыкнули, как жарок-разлучник с
лукавого прищура отпал, пустил толкуна толокно присластить. Да уж больно
вздох громовый, толкун стоголовый! Как львы и тигры около залы взбесились,
двери ломят...
Чего уж подумало собрание - может-де цирк Сосибон-Хрипунши воротился и
звери взбеленились до открытого людоедства от обмана пищи? Посигали барышни,
офицеры молодые в окна. Высокий этаж-то, а никто ничего не сломил себе.
Бегут коньми, потеют голые; голубями летят. И сколь ни было вёрст до
Лесистого Кутака - они уж там. Даже посейчас есть клёны от Лесистого Кутака,
а тогда-то он занимал порядочное протяжение. Рассвело, а какое-такое людское
собрание прибежавшее? Ни барышень с завитками, ни офицеров со страдальцами!
Иди степью от Илека до лесокутачьих остатков: страдальцы есть, а ни
галифе, ни шпоры. Кто в зайца, кто в землеройку, кто в кобелька дичалого
переосмыслился. Так-то фальшивить на замысловатом занятии! Цыганевич им - на
правильных порядках, а они опорочили терпимость. Ну и получили на себя, чего
жене Назария Парменыча хотели.
Барышни: у тех, почитай, каждая четвёртая - выхухоль. А сколько и в
птичьем виде? Коростели, перепёлки. Тоже и птица королёк. А кто - сиповка.
Но боле всего оказалось лебедиц. Кому не в охотку лебёдушка белым-белая?
Углядишь сытенькую, гладенькую хоть издали - и то встаёт у тебя вкус, так бы
и дал слюну.
Но Назарий Парменыч знал своих лебедиц в более лебяжьем виде. Дурная
весть ему сердце скукожила. Не может к нам ехать. Невыносимо, говорит;
увижу - застрелюсь! И к царю: кладёт на стол билет генерал-губернатора.
"Пошлите меня на Командорские острова моржей бить!" Царь ему в глаза
посмотрел: "Ни к чему".
Наутро он опять к императору: "Пошлите вести железную дорогу - от
Коканда до Пекина!" - "Зачем это?" - "Затем, что я уже название выработал.
Пекинка!" - "Пекинка?" - "Да!"
А царь знал, конечно, полностью про лебединое дело. Беспокоило его: как
бы Назарий Парменыч не поехал лебедиц стрелять, ощипывать и на вертеле
жарить. Таких извращенцев искать не надо - мало ли их? Ну, а от слова
"пекинка" император потеплел: наконец, мол, есть без извращений.
Собрал пленарное заседание, предъявил кандидата на первый портфель.
Всё, что постановили и утвердили, отменил как полную чушь и посадил Назария
Парменыча надо всем.
Тот держится деловым, но тоскует. С женой целую ночь - поврозь! И раз
его выделили как нормального, стремится соблюсти по букве. В постные дни -
на картошке, суп с овсянкой, лук, соль. Но император и весь царский двор и
любого возьми прокурора: в посты - мясцо и мясцо. Супчики с потрошками
смакуют. Борщ у них - наваристей некуда; тарелка до краёв, поверху жир
круговинами.
Назарий-то Парменыч: ладно, царя палкой не бьют! Но я ль виноват, что
он лишил себя воспитания? Скажи-ка я ему: вам-де в пользу, чтоб вас выучили,
как сидорову козу?.. Чем отзовётся? Насколь сознательные будут выводы?
То-то!
Царице попытался сказал: пост, мол, а вы со всем семейством - на мясном