"Юрий Герман. Операция "С Новым годом!" (Документальная повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора

тут было простое: разведданные, предоставляемые Иваном Егоровичем, всегда
были абсолютно достоверны, что на войне, как известно, имеет решающее
значение. Легкомыслие здесь совершенно нетерпимо, более того - преступлению
подобно, и Локотков это отлично понимал, испытав буквально на себе самом в
первые месяцы войны результаты угодливо-несерьезного отношения к великому и
требующему ума и наблюдательности, точности и памяти делу разведывания сил
противника.
Так вот, на данные Локоткова всегда можно было совершенно положиться.
Он или говорил: "Не знаю, друзья-товарищи, ничего не знаю", или знал
доподлинно, подробно, педантично, знал, где станковый пулемет, а где
минометы, знал, какой дорогой могут прийти другие фрицы на выручку и какой
можно уйти, знал, где их обер-лейтенант ночует и откуда карателям с эмблемой
"ЕК" повезут горячую пищу.
- Откуда? - в изумлении спрашивали иные командиры из зеленых юношей. -
Откуда ты эти подробности изучил? Поделись опытом, Иван Егорович?
- А люди сказали, - отвечал, посмеиваясь и показывая белые, блестящие
зубы, Локотков. - Люди, народ. Мне все наши советские люди всегда говорят,
секрета нет. Тут уметь только одно надо: вопрос задать.
Отправившись в это свое путешествие по "своим людям", или в "вояж", как
называла отлучки начальника профессорская дочка Инга-насмешница и будущая
специалистка по творчеству Гейне, Иван Егорович уже к первопутку навестил
одного своего хитрого дружка - Артемия Григорьевича Недоедова, в прошлом
лютого врага разрушителей и реконструкторов древнего города Пскова. Наборщик
в молодости, метранпаж к старости, он всю душу свою вложил в борьбу с теми,
кто пытался изменить облик любимого им до бешеной страсти города, был даже
накануне ареста за крутое высказывание насчет разрушения памятников
прошлого, но Локоткову удалось старика отстоять, они лишь побеседовали в ту
пору "по-умному", и хитрый Недоедов, конечно, догадался, "что к чему и
отчего почему", как любил он выражаться Сейчас он уже более полугода жил у
дочки с мужем в деревеньке Дворищи - не мог видеть руины своего Пскова.
Дочка когда-то была бухгалтером в совхозе, муж ее, Николай Николаевич,
ветврачом. Нынче все семейство было связано с Локотковым, все работали на
партизан и в то же время сердились на Ивана Егоровича за то, что он не дает
им передохнуть и, главное, гоняет старика, который со своей крикливостью
может пропасть ни за грош. И в это утро Локоткова встретили не слишком
приветливо.
- Пришел! - сказал ему Артемий Григорьевич. - Все ходишь! Вот выдам
тебя фрицам, они меня озолотят: чекиста заполучить, а? Корову подарят, лесу
на новую избу, в Берлин свозят на фюрера поглядеть.
Нина взбодрила потухший было самовар, Николай Николаевич сказал,
сдвигая брови:
- Мы папашу больше не пустим, как хотите, Иван Егорович. Они человек
пожилой, заорет неподходящие слова - и крышка.
Локотков промолчал. Он знал: им нужно сначала выговориться, так бывало
не раз.
- Ходят-бродят, - принимая от дочки стакан с морковным чаем, сказал
старик. - Сейчас сделает предложение: поезжайте, друг-товарищ, в город Ригу.
Или в Мюнхен.
Нина поставила на стол чугунок с картошками и простоквашу.
- А блинцов испечь не можешь? - осведомился Недоедов. - Сами ели, а