"Юрий Павлович Герман. О Мейерхольде " - читать интересную книгу автора

мозельвейна. Мейерхольд, пофыркивая, медведем вылез из ванной комнаты,
распаренный сел в кресло, велел мне самому отыскать в горке соответствующие
вину фужеры. Открыв бутылку, я "красиво" налил немножко себе, потом ему,
потом себе до краев. Мейерхольд, как мне показалось, с восторгом смотрел на
мое священнодействие. Погодя шепотом, очень заинтересованно осведомился:
- Кто тебя этому научил?
- Официант в "Национале", - с чувством собственного достоинства ответил
я. - Там такой есть старичок - Егор Фомич.
- Никогда ничему у официантов не учись, - сказал мне тем же
таинственным шепотом Мейерхольд. - Не заметишь, как вдруг лакейству и
обучишься. А это не надо. Это никому не надо.
Галстуков я в ту пору принципиально не носил, расхаживал в коричневых
сапогах, в галифе, в косоворотке и пиджаке. В мейерхольдовском театре на это
никто, не обращал внимания, но как-то Мейерхольды повезли меня на прием в
турецкое посольство, и тут случился конфуз: швейцар оттер меня от Зинаиды
Николаевны и Мейерхольда, и я оказался в низкой комнате, где шоферы
дипломатов, аккредитованных в Москве, играли в домино и пили кофе из
маленьких чашек. Было накурено, весело и шумно. Минут через сорок пришел
Мейерхольд, жалостно посмотрел на меня и произнес:
- Зинаида Николаевна сказала, что это из-за твоих красных боярских
сапог тебя не пустили. Ты не огорчайся только. В следующий раз Зина тебя в
нашем театральном гардеробе приоденет, у нее там есть знакомство...
Шоферы дипломатических представительств с грохотом забивали "козла".
Какое-то чудище в багровом фраке, в жабо, в аксельбантах жадно глодало в
углу баранью кость. Иногда забегали лакеи выпить чашечку кофе. Забежал и
мажордом.
- Этого я всегда путаю с одним послом, - сказал Всеволод Эмильевич. - И
всегда с ним здороваюсь за руку. Он уже знает и говорит: "Я не он. Он там в
баро пьет коньяк".
Мейерхольд подтянул к себе поднос, снял с пего чашечку кофе, пригубил
и, внимательно оглядевшись, сказал:
- Здесь, знаешь ли, куда занятнее, чем наверху. В следующий раз надену
твои розовые сапоги боярского покроя, и пусть меня наверх не пустят. Кофе
такое же, - а люди интереснее. Ох, этот народец порассказать может, а?
Долго, жадно вглядывался во все и во всех, словно вбирая и запоминая
живописные группы людей, и неожиданно со сладким кряхтением произнес:
- Как интересно! Ах, как интересно! Ай-ай-ай!
Эту прекрасную жадность художника я не раз замечал в нем: нужно было
видеть, как он вдруг останавливался возле дома в Брюсовском, или на
Гоголевском бульваре, или в Охотном и, вглядываясь в нечто, только ему
видимое, только им замеченное и отмеченное, восхищался, вбирая в себя и
никому не показывая эту свою внезапно приобретенную личную собственность.
Что это было?
Улица?
Дерево?
Освещение?
Человек?
Красота или уродство?
- Как интересно! Ах, как интересно! Ай-ай-ай!
И сейчас мне слышится эта интонация.