"Юрий Герман. Повесть о докторе Николае Евгеньевиче " - читать интересную книгу автора

"Расплата" последовала сразу же после выступления ленинградского радио.
Туда прибыла некая дама, отказавшаяся назвать свое имя, но давшая понять,
что она "в курсе всего". В заявлении, сделанном ею в изустной форме,
говорилось, что литератор такой-то женат на сестре жены Слупского и,
проживая бесплатно на даче у H. E. Слупского, "за это" его рекламирует.
Последовало еще несколько анонимок, но на эти пакости ответил наш советский
народ тысячами писем. Отозвались вдруг сотни людей, которых Николай
Евгеньевич оперировал в тяжкие дни начала Отечественной войны, отозвались
довоенные "грыжи, аппендициты и переломы", отозвались колхозники, рабочий
класс, офицеры, солдаты, генералы, пошла почта, из которой, в сущности, и
сложился этот очерк. К нынешнему времени у Николая Евгеньевича и у меня
собралось около пяти тысяч писем с воспоминаниями, и эти письма любимого
народом и близкого к нуждам народным "просто доктора" не то что прозой, но
даже и стихами, хоть и несовершенными по форме, день за днем бесхитростно,
искренне и просто повествуют жизнь Николая Евгеньевича, жизнь замечательную,
хоть и многотрудную, жизнь, в которой ни единый шаг не был сделан по
устланной цветами дороге. Но разве не поется в прекрасной песне, что "вся-то
наша жизнь есть борьба, борьба!".
И когда нынче, к сожалению случается это и нынче, вдруг выдастся черный
день с обидной глупостью какого-нибудь чиновного бюрократа или в очередной
раз намекнут Слупскому на то, что "старикам везде у нас почет" и почему же,
вместо того чтобы оперировать и ночами выхаживать больного, не
воспользоваться Николаю Евгеньевичу этим правом на "почет", он только
коротко вздыхает и ворчит:
- Черт не выдаст, свинья не съест! Впрочем, иногда желательно, чтобы
оставили в покое.
Очень, конечно, желательно. И возможно, оставили бы. Но Николай
Евгеньевич, бывает, и сам "начнет". Начнет гнать врача-лодыря,
"немогузнайку", перестраховщика, самоуверенного болтуна. А тот за дедку, а
дедка за бабку... И вновь все с истоков, с начала начал, вновь приезжают
комиссии, вновь подымают истории болезни и вновь говорят задушевно, почти
ласково, трогательными голосами:
- Покойному было семьдесят четыре. Зачем же вы его оперировали?
Преставился бы дома, а тут вот...
- Что вот? - спрашивает Слупский, сдерживая бешенство.
- Сами же видите.
- Убежден: за человеческую жизнь нужно биться до последнего. Так жил,
так иных медиков учу, с тем помирать стану...
Комиссия помалкивает, переглядывается.
Впрочем, расскажем про Николая Евгеньевича последовательно.

Нелегко молодому

Пять бывших краскомов, красных командиров, в порыжелых сапогах, в
протертых галифе, в пропотевших френчах и гимнастерках, стояли перед
задумавшимся профессором. Среди них был и Николай Евгеньевич Слупский.
Отвоевав гражданскую, с превеликими трудностями молодой человек прорвался к
страстно любимой им медицине...
Профессор В. курил черную, длинную, ароматнейшую сигару из старых
запасов. Итальянские вина, французские коньяки и сигары знаменитый профессор